Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд
В ту ночь в западне, устроенной белыми людьми, происходило грандиозное пиршество, а Пеллетье, для которого ожидаемый триумф обернулся неожиданным поражением, размышлял о том, что, наверное, все это произошло неспроста, и Оле Джон пятьдесят миль гнал оленей по побережью, потому что судьбе было угодно спасти волчью стаю от голодной смерти.
Глава VI
Ужасное и губительное явление – долгая полярная ночь. Она – суровая кара всему, что стремится к жизни и свету, расплата за просчет, допущенный свыше, серьезный сбой в отлаженном механизме движения небесных тел. Она вызывает ужас и одновременно – благоговение, несет погибель – и порою оборачивается одним из самых красивых зрелищ на земле. Уже с приходом ранних сумерек в воздухе веет ее грозным дыханием.
В далеких южных лесах, в добротных хижинах и ветхих лачугах темноглазые потомки французских переселенцев, все еще верящие в болотных духов и волков-оборотней, рассказывают детям прекрасные легенды о заколдованном каноэ[48] – небесном «летучем голландце» – и о бесплотных ду`хах, поющих песни вояжеров[49]. В краю же долгой полярной ночи эскимосы делятся друг с другом преданиями о сонме злых духов и о демонах, что с помощью дьявольских козней спрятали солнечный лик. И теперь мириады хладных звезд, луна и игривое северное сияние взирают с небес на противостояние жизни и смерти и на то, как под разноцветным небом, устланным полотнищами дивной красы, охотятся, испытывают муки голода и гибнут люди и звери.
Беспредельно величие небес и бесконечно это противостояние на земле. Снова замерзнет море, начнется бесконечный поиск пищи, и разыграется та же трагедия в этом освещенном звездами и расцвеченном северным сиянием «амфитеатре» на краю земли. И все это будет длиться и длиться, пока не придет конец владычеству злых духов и Земля не повернется к Солнцу другой своей стороной. И тогда наступят весна и лето, несущие всяческое изобилие тем, кто все это время боролся за выживание.
И все же порою случаются редкие передышки, когда сами же небесные силы, будто устав от этой однообразной борьбы, предлагают от нее отвлечься. Температура воздуха быстро повышается. Только что было холодно – и вот уже воздух почти теплый. И тогда многое может произойти.
Шла третья ночь – если отсчитывать сутки по часам, – с тех пор как Молниеносный и его стая расправились со стадом Оле Джона. В ту ночь воздух был наэлектризован возбуждением, дрожал от мощной волшбы, а вокруг происходили непостижимые и загадочные события. Небо полнилось звездами – яркими серебряными огнями. Луна, казалось, ожила. Северное сияние превратилось в великана-волшебника, который на высоте сотен миль над землей расчерчивал небо электрическими всполохами, отчего казалось, что в нем раскрывается и закрывается огромный разноцветный зонт.
Под этой световой феерией бушевал свирепый ветер, то наполняя замерзший мир стонами и завываниями, то превращаясь в ревущий ураган. Но происходило это так высоко, что дыхание ветра не касалось земли, и на небе, как это ни удивительно, не было ни облачка. Тем же, кто слушал эти завывания, казалось, что в небе беснуется «призрачная буря», звуки которой странным образом будоражили душу и вызывали в воображении причудливые образы.
Молниеносного тоже охватило это неясное томление, а с ним и его вечное желание побыть одному. Завывания невидимой бури, яркие краски ночи и электрические всполохи в небесах будоражили кровь, будто крепкое вино. В те минуты, когда им овладевало подобное настроение, Молниеносный переставал быть волком, а становился истинным потомком огромного дога, и все, что в нем было собачьего, вступало в противоборство с волчьим началом. В душе его происходила какая-то непонятная перемена, его охватывала тоска по чему-то незнакомому или давно утерянному – это дух предка устремлялся ему навстречу сквозь таинственную пелену лет.
Вот и сейчас в нем пробудился этот дух. Молниеносный покинул ущелье, в котором стая расправилась с оленями, и теперь в одиночестве стоял на замерзшей, голой равнине. Неведомый азарт и странное волнение, которыми полнилась сейчас его душа, были вызваны не ярким светом звезд и луны и не зрелищем северного сияния, а ветром. Молниеносному хотелось погнаться за ветром, как делают собаки, просто ради удовольствия, причем в одиночестве, без компании!
И он побежал. Осторожный волк не поступил бы так, но Молниеносный и не собирался осторожничать, ведь сейчас ему не было нужды охотиться или от кого-то убегать. Взрослый волк не станет резвиться. Он всегда угрюм и расчетлив. Но этой ночью Молниеносному хотелось порезвиться, потому что в нем была капля собачьей крови, до этого пробежавшей по жилам двадцати поколений волков. Само по себе это желание было для него загадкой. Он не умел резвиться, как не умеет играть взрослый человек, не познавший радостей детства. Собачий дух нашептывал Молниеносному что-то на странном языке. Он хотел понять, хотел ответить. Но чем он мог ответить на зов, пришедший к нему сквозь время? Только бе´гом! А поскольку товарищей по играм у него не было, он побежал наперегонки с ветром.
Он всегда бежал за ветром, когда тот летел со стонами и завываниями между ним и звездами. Такая у него была забава. За ветром можно было бежать изо всех сил, но так и не догнать. Ветер манил его, поддразнивал, смеялся над ним – и вместе с ним. Сегодня он казался Молниеносному живым существом. Порой ветер улетал очень высоко, и Молниеносный думал, что он уже не вернется, но тот неожиданно опускался чуть ли не ему на спину – странное игривое существо, побуждающее его бежать сломя голову. В такие мгновения Молниеносный издавал звук, который не услышишь ни от волка, ни от лайки, ни от хаски. То был веселый вызов ветру, похожий на прерывистый лай.
Милю за милей Молниеносный бежал, не сбавляя скорости. Он высунул язык, потом остановился и сел отдышаться. Сейчас он больше, чем когда-либо, походил на собаку. Он «смеялся». Мало того что из его открытой пасти с высунутым языком вырывался собачий смех, так еще и уши поникли совсем не по-волчьи. Ветер снова победил,
