Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд
– Так хотя бы повеселимся, – закончил за него ирландец. – Что ж, за дело, Пелли. На термометре, наверное, около сорока. Эй, Ум Глюк, шевелись! Выводи собак. Выдвигаемся.
Укутанный в меха эскимос ожил. Он отдал собакам какие-то команды, похожие на отрывистое кудахтанье. Длинный кнут взвился над спинами собак, и те вытянулись в рыжевато-бурую линию, щелкая зубами и повизгивая в предвкушении долгого бега под алеющим небом.
* * *
На всем протяжении дикого побережья залива Коронации и на изрезанных скалами берегах бухты Батерст в ту ночь царило оживление. Голод распростер над северным краем грозную карающую длань, и оживление объяснялось тем, что Пеллетье воззвал к обитателям иглу, и теперь они отвечали на призыв Белого Вождя, который должен был обратить некие мощные чары против демонов, что вселились в орды волков, изгоняющих всю дичь из Бесплодных Земель.
Встретиться условились в стойбище у Топека, и теперь его посланники разносили по побережью весть о грядущей большой облаве, и именно от Топека исходило предупреждение, что если волков не прогнать или не уничтожить, то голод и смерть придут на Север. Он исправно передавал соплеменникам обращение полиции, которую представляли Пеллетье и О’Коннор. На призыв пришел осторожный ответ. На протяжении многих поколений суеверные племена, населяющие берега залива, свято верили, что зимой в кровожадных волков вселяются демоны, а потому на призыв Топека и полиции ответили только самые молодые и храбрые охотники. Одно дело – сразиться с большими белыми медведями и совсем другое – поднять руку на злых духов. Двести смелых охотников выдвинулись к стойбищу Топека. Все они запаслись амулетами и как следует вооружились: кто ружьем, купленным во времена изобилия у китобоев, кто гарпуном, кто копьем для охоты на тюленей. С западных окраин пришел Оле Джон – эскимос, справивший свадьбу по обычаям белых людей, а с ним прибыли десять самых отважных охотников стойбища и стадо из пятидесяти оленей.
Северное сияние погасло, словно догоревшая лампа, к тому времени, как Пеллетье и О’Коннор закончили шестичасовое путешествие, пожали руки людям Топека и чуть не задушили в объятиях Оле Джона. В течение следующих шести часов прибывали все новые охотники. С приходом последнего пронзительный ветер принес с ледяных полей крупитчатый, похожий на россыпи картечи снег, покрывший все следы и тропы. Три дня и три ночи после вьюги, если верить часам Пеллетье, в стойбище Топека кипела работа. Охотники подыскали подходящую западню – «слепое ущелье» с ледяными стенами и единственным выходом – и начали приманивать волков. Пять раз Топек, Оле Джон и его люди гоняли туда стадо оленей, и пять раз люди и животные возвращались, будучи на грани изнеможения. Волки не выли и не шли на запах оленей. Там, где по следам стада были разбросаны сотни ядовитых приманок, не обнаружилось ни одного дохлого волка.
На обычно невозмутимых лицах молодых эскимосов читался благоговейный страх. Шаманы и старейшины были правы – в волков вселились демоны, и с таким же успехом можно сражаться с ветром. Даже Топек и Оле Джон теряли надежду, а в душе Пеллетье нарастала тревога.
В шестой и последний раз Топек и Оле Джон погнали стадо оленей к ущелью, а в стойбище уже шептались, что разгневанные боги и демоны вот-вот наложат заклятье на землю и на море.
Глава IV
Молниеносный вел огромную стаю на север. Отощавшие после многодневных бесплодных поисков добычи, со впалыми боками и отвислыми задами, волки двигались нестройной массой, словно отступающая, поверженная армия. С той ночи, когда они загрызли немалую часть оленьего стада, им только однажды попалась крупная добыча. Потом целую неделю бушевала вьюга, а после нее все олени пропали. Ими больше не пахло. В бескрайнем мире, лишенном следов, олени исчезли, словно их и не было. Углубись Молниеносный с волками еще на сорок миль на запад, он бы обнаружил их в прибрежных низинах, и сейчас стая бы жирела, кормясь остатками поредевших и разбредшихся по равнинам стад.
Если бы люди Топека узнали о возвращении стаи в прежние «охотничьи угодья», то призвали бы на защиту всех эскимосских богов. То, что демоны вселились в волков, перестало быть суеверием, они и были демонами, обезумевшими от голода. Других животных голод губит естественным путем – они слабеют до такой степени, что не могут больше двигаться, а затем погибают. Волкам же голод отравляет душу.
Сто пятьдесят волков Молниеносного, бредущие под небом, озаренным мириадами звезд и серебристым сиянием луны, боялись самих себя. Теперь они были настоящими пиратами, выжидающими удобного момента, чтобы перегрызть друг другу глотки. Красноглазые, давно не спавшие, с намерзшей на мордах голодной слюной, они ждали, не раздастся ли рычание или лязг зубов, означающее, что еще кто-то из собратьев пал жертвой стаи. По равнине бежали молча, не издавая ни воя, ни воинственных воплей. Призрачное полчище серых костлявых фигур продолжало свой путь в ночи.
Один Молниеносный избежал всеобщего помешательства. Он тоже страдал от голода. Его мощное тело исхудало, в глазах светился красный огонь. Им владело жгучее желание насытиться, но его сдерживала та капля собачьей крови, что досталась ему в наследство от Скагена. Собачье отвращение к каннибализму прочно укоренилось в его душе. Множество раз стая на его глазах бросалась терзать себе подобных, а потом устраивала жуткое пиршество. Он же держался в стороне. Вместо грозного и злобного рычания в его глотке рождался слабый тоскливый вой, и, по мере того как стая приближалась к прежним местам охоты, он вновь ощущал притяжение хижины на краю ледниковой расселины. Он не забыл ту смертоносную штуку – пулю из ружья О’Коннора, – что просвистела у его головы. Но притяжение перевешивало страх. В нем снова заговорил Скаген – собачий предок, живший почти четверть века назад. Это его тянуло к желтому «солнцу» в хижине, к запаху очага и к чему-то такому, чего Молниеносный – волк по рождению – понять не мог.
Он перемещался все ближе к центру стаи, и вот уже его со всех сторон окружили серые призрачные фигуры. На их фоне он казался гигантом. Если ему
