Александр Дюма - Ожерелье королевы
– Вот эти зеленые диванчики, этот дубовый шкаф, этот стол с витыми ножками и шелковые узорчатые зеленые занавески.
– Хорошо, ну, а для спальни?
– Красивую широкую кровать – на такой отлично спится, – бархатное одеяло с розовой и серебряной вышивкой, голубые занавески и каминный гарнитур отчасти в готическом стиле, но богато позолоченный.
– А туалет?
– С мехельнскими кружевами! Взгляните на них, сударыня. Изящнейший комод маркетри, такая же шифоньерка, софа, обитая вышитой тканью, такие же стулья, элегантная горелка – она получена из спальни госпожи де Помпадур, из Жуази.
– Сколько же все это стоит?
– На месяц?
– Да.
– Четыреста ливров.
– Послушайте, господин Фенгре, пожалуйста, не принимайте меня за гризетку! Людей моего происхождения нельзя ослепить этими флагами! Рассудите, прошу вас, что четыреста ливров в месяц – это четыре тысячи восемьсот ливров в год и что за эту цену я могла бы получить меблированный особняк!
Мэтр Фенгре почесал за ухом.
– Вы заставите меня возненавидеть Королевскую площадь! – продолжала графиня.
– Я был бы в отчаянии, сударыня!
– Так докажите это! Я не желаю платить за эту обстановку сто экю!
Последние слова Жанна произнесла так властно, что торговец снова задумался о будущем.
– Пусть будет по-вашему, сударыня.
– С одним условием, мэтр Фенгре!
– С каким, сударыня?
– С таким, что все это будет размещено и расставлено в квартире, которую я укажу, в три часа пополудни.
Оставив свой адрес, она села в экипаж.
Час спустя Жанна сняла помещение на четвертом этаже, и не прошло и двух часов, как гостиная, прихожая и спальня уже меблировались и обвешивались коврами.
Когда помещение было приведено в порядок, стекла вымыты, а в каминах загорелся огонь, Жанна принялась за свой туалет и добрых два часа наслаждалась счастьем – счастьем ступать по мягкому ковру, чувствовать вокруг себя теплый воздух в обитых коврами стенах и вдыхать аромат левкоев, которые с наслаждением купали свои стебли в японских вазах, а головки – в жарких испарениях квартиры.
Мэтр Фенгре не забыл и о золоченых бра, держащих свечи; по обеим сторонам зеркал под огнями восковых свечей переливались всеми цветами радуги люстры со стеклянными жирандолями.
Огонь, цветы, восковые свечи – Жанна пустила в ход все, чтобы украсить рай, который предназначался ею для его высокопреосвященства.
В свой туалет Жанна внесла изысканность, о которой ее отсутствующий муж потребовал бы у нее отчета; женщина была достойна помещения и обстановки, взятой напрокат у мэтра Фенгре.
Она ждала. Часы пробили девять, десять, одиннадцать часов – никто не явился, ни пешком, ни в карете.
Одиннадцать часов! А между тем это был тот самый час, когда обходительные прелаты, которые истощили свое милосердие за ужином в предместье и которым понадобилось всего лишь двадцать оборотов колес, чтобы выехать на улицу Сен-Клод, радовались, что человечность, филантропия и религиозность так дешево им стоит.
На Фий-дю-Кальвер зловеще пробило полночь.
Ни прелата, ни кареты; свечи начали бледнеть, несколько свечей забросали полупрозрачные скатерти своими розетками из золоченой кожи.
В половине первого Жанна, вне себя от бешенства, встала с кресла, с которого она поднималась за этот вечер сто раз, чтобы открыть окно и вперить взор в глубину улицы.
Квартал был безмятежен, как перед сотворением мира.
Она разделась, отказалась от ужина и отпустила старуху, расспросы которой начали ей надоедать.
И в одиночестве, среди шелковых обивок, за прекрасными занавесками, в великолепной постели ей спалось не лучше, чем накануне, ибо накануне ее беззаботность была куда счастливее: она порождала надежду.
Глава 15.
КАРДИНАЛ ДЕ РОАН
На следующий день Жанна снова принялась наряжать свою квартиру и наряжать самое себя.
И вот пробило семь часов; огонь в гостиной ярко горел, когда по улице Сен-Клод проехала карета.
Жанна еще не успела в раздражении броситься к окнам. Из кареты вышел человек в плотном рединготе. Вскоре зазвенел звонок, и сердце г-жи де ла Мотт забилось так сильно, что она его едва расслышала.
Через несколько секунд госпожа Клотильда доложила графине:
– Тот человек, что написал позавчера.
– Впусти его, – отвечала Жанна.
Легкие шаги, скрипящие ботинки, красивый человек в шелку и бархате, высоко держащий голову и кажущийся великаном в десять локтей роста в этой маленькой квартирке, – вот что услышала и увидела Жанна, вставая навстречу гостю.
Она была неприятно поражена «инкогнито», которое сохраняла «эта особа».
И она решила взять верх, как женщина, которая все обдумала.
– С кем имею честь разговаривать? – спросила она, делая реверанс, но реверанс покровительницы, а не покровительствуемой.
– Я – кардинал де Роан, – ответил вошедший.
На это г-жа де ла Мотт, притворившись, что краснеет и растворяется в смирении, ответила таким реверансом, какие делают королям.
Она выдвинула кресло и, вместо того чтобы сесть на стул, как повелевал этикет, поместилась в большом кресле.
Кардинал, видя, что здесь каждый волен располагаться со всеми удобствами, положил шляпу на стол и, пристально вглядываясь в лицо Жанны, которая глядела на него, начал:
– Вы в самом деле, мадмуазель…
– Сударыня, – перебила Жанна.
– Простите… Я запамятовал… Вы в самом деле, сударыня…
– Мой муж – граф де ла Мотт, ваше высокопреосвященство.
– А вы, сударыня, – продолжал кардинал, – урожденная Валу а?
– Да, ваше высокопреосвященство, Валуа.
– Сударыня! Расскажите мне, пожалуйста, эту историю. Вы меня заинтересовали: я люблю геральдику.
Жанна просто и небрежно рассказала о том, что уже известно читателю.
Кардинал слушал и смотрел.
Он даже не потрудился скрыть свое впечатление. Да и зачем? Он не верил ни в достоинство, ни в происхождение Жанны; он видел, что она хороша собой и бедна; он смотрел на нее – этого было довольно.
Жанна, замечавшая все, догадалась, что ее будущий покровитель составил себе неблагоприятное представление о ней.
– Значит, – беззаботно произнес де Роан, – вы в самом деле несчастны?
– Я не жалуюсь, ваше высокопреосвященство.
– Да, мне преувеличили затруднения, которые вы испытываете.
Он огляделся вокруг.
– Квартира удобная, хорошо меблированная.
– Для гризетки – безусловно, – отвечала Жанна, горя от нетерпения вступить в бой, – я с вами согласна, ваше высокопреосвященство.
Лицо кардинала выразило изумление.
– Как? – воскликнул он. – Вы называете эту обстановку – обстановкой гризетки?
– Полагаю, ваше высокопреосвященство, что вы не могли бы назвать ее обстановкой принцессы, – отвечала она.
– А вы – принцесса, – отвечал он с той неприметной иронией, которую только изысканные умы или люди знатного рода умеют подмешивать в свою речь так, чтобы не превратиться при этом в наглецов.
– Я – урожденная Валуа, ваше высокопреосвященство, так же как вы родились Роаном. Вот все, что мне известно, – отвечала Жанна.
Эти слова были произнесены так отчетливо и с таким величием – величием непокоренного несчастья, величием женщины, чувствующей свою обездоленность, они были сказаны так мягко и в то же время с таким достоинством, что принц не был уязвлен, а человек в нем был растроган.
– Вы живете одна, сударыня? – спросил он.
– Совершенно одна, ваше высокопреосвященство.
– Для такой молодой и красивой женщины это прекрасно!
– Это вполне естественно, ваше высокопреосвященство, для женщины того общества, в какое ее загнала нищета.
Кардинал подвинул кресло, как бы для того, чтобы придвинуть ноги к огню.
– Сударыня! – сказал он. – Я хочу знать, чем я могу быть вам полезен.
– Ничем, ваше высокопреосвященство.
– Я надеюсь, вы еще не исчерпали все свои средства, сударыня?
Жанна промолчала.
– Может быть, у вас есть где-нибудь земля, пусть и заложенная, какие-нибудь фамильные драгоценности, например, вот эта?
Он указал на коробочку, которой играли белые, тонкие пальцы молодой женщины.
– Эта? – переспросила она.
– Оригинальная коробочка! Вы позволите? Он взял коробочку.
– Вам известен оригинал этого портрета? – спросила Жанна.
– Это портрет Марии-Терезии.
– Марии-Терезии?
– Да, императрицы Австрийской.
– В самом деле? – вскричала Жанна. – Вы уверены, ваше высокопреосвященство?
Кардинал снова принялся разглядывать коробочку.
– Откуда она у вас? – спросил он.
– От одной дамы, которая приезжала ко мне позавчера.
Кардинал посмотрел на коробочку с особым вниманием.
– Я ошибаюсь, ваше высокопреосвященство, – продолжала графиня, – у меня были две дамы.
– И одна из них вручила вам эту коробочку? – с недоверием спросил он.
– Она забыла ее у меня.
