Николай Прохоров - Комендант брянских лесов
Агафья Петровка пришла в отряд не обычным путем. В феврале 1942 года муж ее, Филипп Дорогавцев, человек пожилой, ушел из деревни в лес к партизанам. Агафья Петровна пожалела свое хозяйство и отказалась пойти с ним.
— На кого я брошу дом, корову? Иди уж ты один.
Но к весне в хозяйстве Петровны, кроме голых стен, ничего не осталось. Гитлеровцы угнали скот, забрали все, что было ценного в доме.
Агафья Петровна жила в деревне Радицино, раскинувшейся на высоком берегу Десны. На другой стороне реки начинались леса. В Радицине стояли полицейские. Сюда нередко наезжали гестаповцы, используя деревню для наблюдения за партизанами. Партизаны, разместившиеся в ближайшем лесу, были отделены только рекой. Часто они открыто появлялись на противоположном берегу.
Как-то весной, уже в мае, партизаны услыхали из-за реки голос женщины:
— Пили-ип! Тикай домой, тебе ничего не будет!
Она кричала долго, и Дорогавцев по голосу узнал свою жену. С тех пор она приходила каждый день. Высокая, полная, станет над кручей, как идол, и, подняв руку, кричит:
— Пили-ип! Пили-ип!..
Вначале партизаны подшучивали над Дорогавцевым, но, видя, что муж нервничает, решили «полонить смутьянку». Утром, еще затемно, три автоматчика, хорошо умевшие плавать, перебрались через реку и замаскировались в кустарнике, недалеко от того места, куда приходила Петровна.
С восходом солнца она опять явилась на берег. Из засады партизаны увидели, что вслед за женщиной, низко пригибаясь, шли четыре гитлеровца и староста. Фашисты держали Петровну под прицелом, а староста что-то вполголоса говорил ей.
Один из гитлеровцев, вероятно офицер, отполз несколько в сторону и стал из бинокля наблюдать за лесом.
Петровна остановилась на старом месте и принялась звать мужа. Партизаны понимали, что бить нужно наверняка, иначе фашисты прежде всего застрелят женщину. Бойцы «распределили» между собой солдат, тщательно прицелились и по команде одновременно выстрелили. В то же мгновение, к ужасу партизан, женщина упала. Офицер и староста пустились наутек, а трое остались на месте. Один фашист еще корчился. Когда партизаны подбежали, он выстрелил и тяжело ранил бойца в ногу, выше колена. Гитлеровцу тут же прикладом размозжили голову.
Пуля не задела Петровну. Она грохнулась с перепугу. Партизаны подхватили ошеломленную женщину под руки и быстро потащили на другой берег. Только в воде она очнулась и жестоко начала бранить партизан за то, что они испугали ее до смерти.
Так в отряде появилась Агафья Дорогавцева, которая вскоре и была определена на должность поварихи. Она не любила вспоминать подробности своего «поступления» в партизаны и очень враждовала с Егором, постоянно подшучивавшим над ней.
Когда после обеда Ефим свежей травой протирал котелок, к нему подошел комиссар.
— Ну, Ефим Акимович, вам пора. Не забывайте: три трассирующих в одном направлении! — сказал Куликов.
Ефим понимающе кивнул головой. Вскоре он, вскинув карабин через плечо вниз стволом, вышел из лагеря один.
«К родной деревне как вор, подкрадываешься», — думал Ефим, притаившись в логу среди колючего татарника и крапивы. Земля была теплая, пахучая. Этот знакомый, всегда волнующий крестьянина запах теперь почти ощутимой болью отзывался в сердце Ефима Рачкова.
В сумерках Ефим ползком добрался до погоста. Он еще засветло приметил там часового и двух солдат у пушки, и теперь, когда совсем стемнело, до него доносилась чужая речь да монотонный хруст жевавших траву лошадей. Со стороны огородов тянуло пряным запахом укропа.
Близилась полночь, и расстояние между Ефимом и фашистами у пушки все сокращалось. Деревня словно вымерла. Даже собаки молчали.
Ефим лежа в траве, и горькие думы мучили его. Вот пропел петух, где-то в другом конце ему еле слышно откликнулся еще один. И снова тихо. «Всю птицу, должно, пожрали», — думал Ефим, вспоминая, какой гомон, бывало, поднимали в полночь петухи, когда до войны ходил он на колхозную конюшню, чтобы проверить, у всех ли лошадей есть корм.
Внезапно одна за другой взвились три трассирующие пули, прочертив в темноте ярко-зеленую дугу. Зарокотали пулеметы, автоматы, вспыхнула ракета, осветив все улицы деревни. Ожила Карнауховка!
У пушки засуетились, заговорили возбужденно. И хотя Ефим не понимал слов, но по тону угадывал, что фашисты перепуганы. Они торопливо подвели запряженных лошадей, поставили пушку на передки. Вот солдаты вспрыгнули на лафет, ездовой сел верхом и ударил по лошадям. Ефим выстрелил, громко, торжествующе крикнув:
— Держись, каналья!..
Он закончил фразу крепким непечатным словом.
Испуганные лошади бешено рванули.
Ездовой, как мешок, плюхнулся им под ноги. Ефим задрожал — пушка уходила из рук. Старый артиллерист прицелился и выстрелил в лопатку одной из лошадей. Она с ходу взвилась на дыбы и со стоном рухнула наземь.
Фашистов словно ветром сдуло. Ефим зарядил карабин новой обоймой и бросился к пушке. Перепуганный конь, нервно перебирая ногами, фыркал, порываясь вперед. Но его удерживала раненая лошадь. Чуя приближение смерти, она тонко, тоскливо ржала и все била задними ногами о колеса, пытаясь встать. Чтобы избавить животное от мучений, Ефим в упор выстрелил ей в лоб. Вздрогнув, лошадь вытянулась и утихла.
Уже светало. Улицы Карнауховки по-прежнему были пустынны. Жители попрятались в погреба, сараи. А на окраине шел бой. Засевшие в избах и в здании колхозного правления окруженные фашисты не хотели сдаваться. Они яростно отстреливались в окна из пулеметов, прячась за простенками. Две первые избы партизаны буквально изрешетили, но только с помощью противотанковых гранат истребили оккупантов. В одном из домов вместе с солдатами укрылся комендант и два младших офицера. Стены этого дома оказались толстыми — не всякая пуля пройдет сквозь смолистые сосновые бревна.
Командир отделения Марулев решил гранатами подавить вражеский пулемет. Вместе с двумя бойцами он подполз совсем близко и бросил в окно две гранаты. Одна из них ударилась в крестовину рамы, вторая разорвалась в помещении. Немцы перестали стрелять. Партизаны бросились к дому, но в это время из окна раздался сухой треск пулеметной очереди, будто кто-то рвал большой холст, и три бойца упали мертвыми.
— Эх, поторопились, — простонал командир отряда Гуров, наблюдавший из-за укрытия. Он вызвал подрывника Леонова.
— Ни один фашист не должен уйти живым из этого дома! Действуйте осторожно, если не удастся подорвать — зажигайте.
— Будет сделано, — коротко ответил Леонов, взяв под козырек.
Он захватил с собой тол, несколько гранат и с огорода пробрался во двор, а потом на чердак дома. Там подрывник уложил заряд около перекладины, подпалил бикфордов шнур, соединенный с толом, и вернулся к своим.
