Александр Дюма - Ожерелье королевы
Когда он положил руку на спинку саней, он почувствовал, что его охватило пламя; королева небрежно откинулась, и пальцы его коснулись волос Марии-Антуанетты.
Глава 11.
СЮФРЕН
Вопреки обычаям двора, Людовик XVI и граф д'Артуа свято сохранили тайну.
Никто не узнал, в котором часу и каким образом должен был приехать де Сюфрен.
Король назначил на вечер игру у себя.
Общество собралось многочисленное и блестящее.
Во время предварительных переговоров, в тот момент, когда все занимали свои места, граф д'Артуа тихими шагами подошел к королеве.
– Сестра! Оглянитесь вокруг, – сказал он.
– Гляжу, – отвечала она.
– И что же вы видите?
– Вижу очень приятные, а главное – Дружеские лица, – сказала она.
– Не смотрите на тех, кто здесь, сестра, смотрите, кого здесь нет!
– Ах да, честное слово, так и есть! – воскликнула она.
– Так вот, дорогая сестра, – со смехом заговорил юный принц, – Мсье18 отправился встречать бальи к заставе Фонтенбло, ну, а у нас с вами есть человек, который ждет его на месте смены лошадей на Еврейском острове.
– В самом деле?
– Таким образом, – продолжал граф д'Артуа, – Мсье в одиночестве дрожит от холода у заставы, а тем временем, по приказу короля, господин де Сюфрен, не заезжая в Париж, приедет прямо в Версаль, где его ждем мы.
– Великолепно придумано!
– Да, недурно, я очень доволен собой… Делайте ставки, сестра!
В это время в зале для игры было, по меньшей мере, сто человек, занимавших самое высокое положение в обществе.
Только король заметил, что граф д'Артуа рассмешил королеву, и, чтобы принять какое-то участие в их заговоре, многозначительно посмотрел на них.
Известие о приезде командора де Сюфрена, как мы уже говорили, не распространялось, и, однако, всем чудилось некое предзнаменование.
Филипп, принятый в игру и сидевший напротив сестры, был весь под ошеломляющим впечатлением от этой, неожиданно согревшей его, милости.
«Куаньи, Водрейль, – повторял Филипп. – Они любили королеву и были любимы ею! О, почему, почему эта клевета столь ужасна? Почему ни один луч света не проникнет в глубокую бездну, именуемую женским сердцем, бездну тем более глубокую, что это – сердце королевы?»
Филипп все еще размышлял об этом, когда часы в Зале гвардии пробили три четверти восьмого. В то же мгновение послышался шум. По валу шли быстрыми шагами. По плитам пола застучали ружейные приклады. Гул голосов, проникший в приоткрытую дверь, привлек к себе внимание короля – он откинул голову, чтобы ему было лучше слышно, и сделал знак королеве.
Она поняла его и сейчас же объявила о начале вечера.
Неожиданно в зал вошел маршал де Кастри и громким голосом произнес:
– Ваше величество! Угодно ли вам принять господина бальи де Сюфрена, прибывшего из Тулона?
При этом имени, произнесенном голосом громким, торжествующим, ликующим, в зале поднялось неописуемое волнение.
– Да, сударь, – отвечал король, – с превеликим удовольствием.
Сюфрен был пятидесятишестилетний человек, толстый, низкорослый, с огненными глазами, с благородными и легкими движениями. Проворный, несмотря на тучность, величественный, несмотря на проворность, он гордо носил свою прическу или, вернее, свою гриву; привыкший любую трудность превращать в забаву, он изобрел способ, благодаря которому его одевали и причесывали в почтовой карете.
На нем были красная куртка и голубые штаны. Он не снял воротник с военного мундира, над которым его мощный подбородок округлялся как необходимое дополнение к его огромной голове.
– Господин бальи! Добро пожаловать в Версаль! – увидев де Сюфрена, с сияющим лицом воскликнул король. – Вы принесли сюда славу, вы принесли все, что на земле приносят герои своим современникам; я ничего не говорю вам о будущем – это ваша собственность. Обнимите меня, господин бальи!
Де Сюфрен преклонил колено, король поднял его и обнял так сердечно, что по лицам всех присутствующих пробежал трепет радости и ликования.
Если бы не почтение к королю, собравшиеся огласили бы зал криками «браво».
Король повернулся к королеве.
– Сударыня, – сказал он, – это господин де Сюфрен, победитель при Тринкомали и Мадрасе, гроза наших соседей-англичан, это мой Жан Бар19!
– Сударь! – заговорила королева. – Я не в силах достойно восхвалить вас. Но знайте, что при каждом вашем пушечном выстреле во славу Франции мое сердце готово было выпрыгнуть из груди от восхищения и благодарности.
Король взял де Сюфрена за руку, намереваясь первым долгом увести его к себе в кабинет, чтобы побеседовать с ним о его путешествиях и экспедиции.
Но де Сюфрен оказал ему почтительное сопротивление.
– Государь, – произнес он. – Раз уж вы, ваше величество, так добры ко мне, то соблаговолите…
– У вас есть ко мне просьба, господин де Сюфрен? – спросил король.
– Государь, один из моих офицеров настолько серьезно нарушил дисциплину, что, как я полагаю, только вы, ваше величество, можете быть судьей в этом деле.
– Ах, господин де Сюфрен, а я-то надеялся, что первой вашей просьбой будет просьба о милости, а не о наказании! – сказал король.
– Государь! Я уже имел честь доложить вам, что вы, ваше величество, сами будете судить о том, как вам поступить.
– Я слушаю.
– В последнем бою офицер, о котором идет речь, был на «Суровом».
– А-а! Это тот корабль, который спустил флаг, – нахмурив брови, заметил король.
– Государь! Капитан «Сурового» действительно спустил флаг, – с поклоном отвечал де Сюфрен, – и сэр Хьюз, английский адмирал, уже направил шлюпку, чтобы захватить свою добычу, но лейтенант, наблюдавший за батареями с нижней палубы, увидев, что огонь прекратился и получив приказ дать пушкам команду умолкнуть, поднялся на верхнюю палубу; тут Ой увидел, что флаг спущен, о капитан готовится к сдаче. Государь! Я прошу прощения у вашего величества, но при виде этого вся его французская кровь взбунтовалась. Он взял флаг, находившийся от него на расстоянии вытянутой руки, схватил молоток и, приказав возобновить огонь, прибил флаг.
Благодаря этому событию, государь, «Суровый» остался у вашего величества.
– Прекрасный поступок! – произнес король.
– Доблестный! – сказала королева.
– Да, государь, да, сударыня, но это весьма серьезное нарушение дисциплины. Приказ был отдан капитаном, и лейтенант обязан был выполнить его. Я же прошу вас помиловать этого офицера, государь, и прошу тем настойчивее, что это мой племянник.
– Дарую, дарую ему помилование, – вскричал король, – и заранее обещаю свое покровительство всем ослушникам, которые сумеют отомстить таким образом за честь флага и французского короля! Вы должны были бы представить мне этого офицера, господин бальи.
– Он здесь, – сказал де Сюфрен, – и, коль скоро ваше величество разрешает… Де Сюфрен обернулся.
– Подойдите сюда, господин де Шарни, – сказал он.
Королева вздрогнула. Это имя пробудило у нее совсем недавнее воспоминание.
Тут от группы, составленной де Сюфреном, отделился молодой офицер и предстал перед глазами короля.
Королева тоже сделала движение навстречу молодому человеку: она была вне себя от восторга, услышав рассказ о его доблестном подвиге.
Но при имени и при виде моряка, которого де Сюфрен представил королю, она остановилась, побледнела и как будто что-то прошептала.
Мадмуазель де Таверне тоже побледнела и с тревогой взглянула на королеву.
А де Шарни, ничего не видя, ничего не слыша, ничего, кроме почтения, не выражая, склонился перед королем, протянувшим ему руку для поцелуя; затем, скромный, трепещущий, он вернулся в кружок офицеров – те шумно его поздравляли и душили в объятиях.
На минуту воцарилась напряженная тишина, и в этой тишине можно было получше приглядеться и к сиявшему королю, и к нерешительно улыбавшейся королеве, и к опустившему глаза де Шарни, и к встревоженному, словно во» прощающему Филиппу, от которого не ускользнуло волнение королевы.
– Ну, ну, – сказал, наконец, король, – пойдемте, господин де Сюфрен, пойдемте ко мне и поговорим: я умираю от желания послушать вас и доказать вам, как много я о вас думал!
Глава 12.
ГОСПОДИН ДЕ ШАРНИ
Не успел король выйти, как все находившиеся в зале принцы и принцессы окружили королеву.
Знак, сделанный бальи де Сюфреном, приказывал племяннику подождать его; поклонившись в знак повиновения, тот остался в группе, в которой мы его уже видели.
Королева, не раз обменявшаяся с Андре многозначительными взглядами, теперь уже почти не теряла из виду молодого человека и каждый раз, как она смотрела на него, она говорила себе:
«Это, несомненно, он самый».
Филипп, как мы уже говорили, видел, что королева озабочена; видел и искал если не причину этой озабоченности, то, по крайней мере, пытался понять, чем она озабочена.
Любящий никогда не заблуждается, думая о тех, кого любит. И он догадывался, что королева поражена каким-то событием, странным, таинственным, никому не известным, кроме нее и Андре.
