Александр Дюма - Ожерелье королевы
– Добрый день, ваше величество! – сказал молодой принц. – Как вы, ваше величество, провели ночь?
– Благодарю вас, очень плохо.
– А утро?
– Очень хорошо.
– Это самое главное.
Дверь отворилась.
Вошла Андре, держа за руку красивого дворянина со смуглым лицом, с черными глазами, в которых отражалось благородство души и меланхолия, могучего воина с умным лбом, с суровой выправкой, похожего на один из тех фамильных портретов, какие создали Койпель или Гейнсборо.
– Ваше величество, – с почтительным поклоном заговорила Андре, – это мой брат.
Филипп поклонился медленно и серьезно.
– Сколько лет, сколько времени прошло с тех пор, как мы виделись, – сказала королева, – и увы, это лучшее время жизни!
– Для меня – да, для вашего величества – нет, ибо для вас все дни – лучшие.
– Вам, должно быть, очень понравился Новый Свет, господин де Таверне, коль скоро вы там оставались в то время, как все уже вернулись?
– Ваше величество! – отвечал Филипп. – Когда господин де Лафайет покидал Америку, ему нужен был офицер, которому бы он доверял и которому он мог бы частично поручить командование вспомогательными войсками. Господин де Лафайет рекомендовал меня генералу Вашингтону, и тот пожелал принять меня на службу.
– Мне кажется, – заметила королева, – что из этого самого Нового Света, о котором вы мне рассказываете, к нам возвращается множество героев.
– Ваше величество, вы это говорите не обо мне, – с улыбкой заметил Филипп.
– Почему же не о вас? – спросила королева и повернулась к графу д'Артуа.
– Посмотрите, какое прекрасное лицо и какой воинственный вид у господина де Таверне!
Филипп, понимая, что его таким образом представляют графу д'Артуа, с которым он был не знаком, сделал шаг к нему, прося у принца позволения приветствовать его.
Граф сделал знак рукой; Филипп поклонился.
– А знаете ли вы, – продолжала королева, – что нас связывают весьма тесные узы?
– Весьма тесные узы? Вас, сестра? Расскажите, прошу вас!
– Да, господин Филипп де Таверне был первым французом, который представился моему взору, когда я приехала во Францию, а я дала себе твердое обещание, что составлю счастье первого француза, которого встречу.
Филипп почувствовал, что краска бросилась ему в лицо. Чтобы сохранить хладнокровие, он закусил губу.
Андре посмотрела на него и опустила голову.
– Великолепная погода! – воскликнула королева, сопровождая свои слова радостным движением. – Госпожа де Мизери! Завтра лед растает, так что сани мне нужны сей же час.
– Вашему величеству угодно покататься на коньках? – спросил Филипп.
– Вы будете смеяться над нами, господин американец! – воскликнула королева. – Ведь вы ходили по огромным озерам, по которым пробегают больше миль, чем здесь мы делаем шагов!
– Здесь для вашего величества мороз и дорога – развлечение, а там от них умирают, – Заметил Филипп.
– Вот видите, господин де Таверне: я все та же, и, как в былые времена, этикет приводит меня в ужас. Помните былые времена, господин Филипп?.. Ну, а вы-то переменились?
Эти слова проникли в самое сердце молодого человека! жалость женщины часто бывает подобна удару кинжала.
– Нет, ваше величество, – отрывисто сказал он, – нет, я не переменился – по крайней мере, сердцем.
– Господин де Таверне! Я не хочу с вами расставаться, – сказала королева, – я заявляю свое право на конфискацию американца. Возьмите меня под правую руку, господин де Таверне.
Таверне исполнил приказание. Андре подошла к королеве с левой стороны.
Когда королева спускалась по лестнице, когда на площадях били барабаны, когда трубы телохранителей и бряцание оружия, подхваченные ветром в вестибюле, поднялись во дворец, – вся эта королевская пышность, это всеобщее почтение, это поклонение, которое задевало чувствительные струны королевы и встречало Таверне, вся эта торжественность вскружила и без того затуманившуюся голову молодого человека.
Лихорадочный пот выступил у него на лбу, он шагал нетвердо.
Если бы не холодный ветер, ударивший ему в лицо, он потерял бы сознание.
Для молодого человека, который так много дней уныло прозябал в горе, в изгнании, это было чересчур внезапное возвращение к великим радостям гордыни и любви.
Глава 9.
ПРУД ШВЕЙЦАРЦЕВ
Все знают этот длинный четырехугольник, аквамариновый, переливчатый в прекрасное время года, белый и бугорчатый зимой, четырехугольник, который и поныне называется Прудом швейцарцев.
Порой крик восхищения вырывается у собравшихся. Это Сен-Жорж, смелый конькобежец, только что описал такой совершенный круг, что даже геометр, измерив его, не нашел бы в нем ни одной существенной погрешности.
Несколько саней с умеренной скоростью искали уединения. Какая-то дама в маске – несомненно, по случаю холодов – поднимается в сани, в то время как прекрасный конькобежец в широком плаще с золотыми петлицами наклоняется к спинке, чтобы толчок увеличил скорость саней, которые он подталкивает и которыми одновременно управляет.
Внезапно среди всех этих сильфов, которые скорее скользят, нежели ходят, возникает великое волнение и поднимается невообразимая суматоха.
Королева появилась на краю, чтобы ее узнали и посторонились, хотя она делает знак рукой, чтобы всякий оставался на своем месте.
Раздался крик: «Да здравствует королева!»; затем, несмотря на разрешение не уступать ей место, летающие конькобежцы и толкаемые сани, словно под действием электричества, образуют широкий круг с центром в том месте, где остановилась августейшая посетительница.
Все внимание обращено на нее.
Граф д'Артуа, который был замечен в числе самых элегантных и самых проворных конькобежцев, был не последним из тех, кто преодолел пространство, отделявшее его от невестки, подлетел к ней и, целуя руку, спросил:
– Вы заметили, что граф Прованский вас избегает? С этими словами он указал пальцем на графа – тот широко шагал по заснеженному перелеску, делая крюк в поисках своей кареты.
– Но почему же?
– Сейчас объясню. Он узнал, что господин де Сюфрен, наш прославленный победитель, должен приехать сегодня вечером, а так как это важная новость, то он хочет, чтобы вы о ней не узнали.
Королева увидела, что ее окружает толпа любопытных, которых почтительность не заставила отойти настолько, чтобы уши их не могли услышать того, что говорил ей деверь.
– Господин де Таверне, – сказала она. – Будьте добры, займитесь, пожалуйста, моими санями, и, если ваш батюшка здесь, я отпускаю вас на четверть часа.
Молодой человек поклонился и, чтобы исполнить приказание королевы, пробился сквозь толпу.
Толпа тоже все поняла: порой она проявляет удивительный инстинкт; она расширила круг, и королева с графом д'Артуа почувствовали себя свободнее.
– Брат! – сказала королева. – Объясните, пожалуйста, что выиграет наш брат, не уведомив меня о прибытии господина де Сюфрена?
– Ох, сестра! Может ли быть, чтобы вы, женщина, королева и враг, тотчас же не уловили цель этой хитрой политики? Господин де Сюфрен приезжает, а при дворе об этом никто и не слыхал. Господин де Сюфрен – герой морских сражений в Индии, а король, сам того не зная, Пренебрегает им, следовательно, сами того не желая, пренебрегаете им и вы, сестра. И наоборот: в это самое время граф Прованский, который знает о приезде господина де Сюфрена, принимает моряка, улыбается ему, ласкает его, посвящает ему четверостишие и, увиваясь вокруг индийского героя, становится героем французским. Это очень просто: заметив, что граф Прованский старается узнать все, что делаю я, я плачу людям, которые рассказывают мне обо всем, что делает он. Это может быть полезно мне, да и вам тоже.
– Спасибо за союз. Ну, а король?
– А королю уже сообщили… Сестра, вы замерзли, – прибавил принц, – у вас посинели щеки, предупреждаю вас!
– Вот возвращается с моими санями господин де Таверне.
– До встречи, милая сестра!
– Когда?
– Сегодня вечером.
– А что происходит сегодня вечером?
– Не происходит, но произойдет!
– Хорошо. Что же произойдет?
– Произойдет то, что весь большой свет соберется на игру у короля.
– Почему?
– Потому что сегодня вечером министр приведет господина де Сюфрена.
– Превосходно. Значит, до вечера!
Тут юный принц поклонился сестре со столь свойственной ему пленительной учтивостью и скрылся в толпе.
Таверне-отец следил глазами за сыном, когда тот уходил от королевы, чтобы заняться ее санями. Однако вскоре его бдительный взгляд снова обратился к королеве. Оживленный разговор Марии-Антуанетты с деверем внушил ему опасения.
Но когда Филипп удалился, барон с радостью увидел, что и граф д'Артуа простился с королевой.
Королева села в сани и велела Андре сесть вместе с нею; толкать сани должны были два ражих гайдука.
– Нет, нет, – сказала королева, – я так не хочу. Разве вы не катаетесь на коньках, господин де Таверне?
