Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)
Итак, если рассудить, то мы сделали недурную находку. Но оказалось, что мы уплыли довольно далеко с домом и очутились, по крайней мере, на четверть мили ниже острова; между тем совсем рассвело. Я заставил Джима лечь на дно лодки и прикрыл его одеялом, иначе могли его заметить и донести, что видели беглого негра. Я стал грести по направлению к берегу Иллинойса, но нас постоянно относило течением. Наконец я попал в стоячую воду у берега; приключений с нами не случилось никаких, и мы не встретили ни души. До пещеры мы добрались благополучно.
Глава X
Находка. — Старик Бенкер. — Переодеванье.
После завтрака я было завел речь про мертвеца и пустило в догадки, как его убили, но Джим велел мне замолчать, не хорошо, говорит, это принесет нам несчастье, а еще, чего доброго, мертвец станет являться по ночам. Непогребенный покойник бродит по белу свету охотнее того, который лежит себе удобно и прочно в могиле. Это показалось мне резонным, и я не стал возражать; но в душе не мог не думать об этом; мне ужасно хотелось бы узнать, кто застрелил человека и для чего это сделали?..
Перебирая захваченную нами добычу, мы нашли восемь серебряных долларов, зашитых в подкладке старого суконного пальто. По догадкам Джима, жильцы дома, вероятно, украли пальто, иначе, зная, что там деньги, они не оставили бы его. Я заметил, что они, должно быть, убили того человека, но об этом Джим не захотел больше разговаривать.
— Вот, ты все боишься, что это принесет нам несчастье, — сказал я, — не то ли самое ты говорил намедни, когда я принес змеиную шкурку, которую нашел на горе? Ты уверял, будто нет ничего хуже на свете, как трогать руками змеиную шкуру, — непременно случится беда. А что же вышло на поверку? Мы нашли кучу всякой всячины, да еще восемь долларов в придачу. Желал бы я каждый день такого несчастья, Джим!
— Ничего не значит, ничего не значит, душенька, погодите еще радоваться, придет беда, придет, помяните мое слово!..
И в самом деле пришла беда. Разговор этот происходил во вторник; а в пятницу, после обеда, когда мы лежали себе в траве, на верхушке нашего холма, нам не хватило табаку. Я пошел за новым запасом в пещеру и наткнулся на гремучую змею. Я тут же убил ее и свернул в ногах Джимовой постели точно живую — мне казалось забавным, что Джим найдет ее и страшно испугается. Ладно. К ночи я совсем позабыл о змее; Джим бросился на свое одеяло, между тем как я высекал огонь, — смотрю, другая змея тут как тут — и ужалила Джима!
Он вскочил с воплем; первое, что нам бросилось в глаза при свете, — была змея, готовая ужалить его вторично. Я вмиг убил ее палкой, а Джим схватил отцовскую бутыль и давай тянуть водку.
Он был босиком, и змея укусила его как раз в пятку. Всему виной я: ну, можно ли быть таким дураком и не помнить, что, где аи оставишь мертвую змею, ее самка или самец непременно приползут на это место! Джим велел мне отрубить змеиную голову, забросить ее, потом снять шкуру со змеи и зажарить кусочек мяса. Я все это проделал, а он съел зажаренное мясо, говоря, что это поможет ему вылечиться. Он велел мне также снять гремушки с змеиного хвоста и привязать их ему к кистям рук. И это помогает. Тогда я успокоился и поскорее выбросил обеих змей в кусты: не хотелось мне, чтобы Джим догадался, что я всему виною. Джим все тянул из бутылки, по временам он отрывался от водки, скакал по пещере и выл; потом снова прикладывался к горлышку. Ступня его порядочно распухла, да и вся нога тоже. Мало-помалу водка начала действовать; что касается до меня, то я предпочел бы, чтобы меня укусила змея, нежели напиться пьяным, как отец.
Джим пролежал четверо суток. После этого опухоль стала понемногу спадать, и он встал здоровехонек. Я дал себе слово, что век не притронусь к змеиной шкуре, — теперь я убедился, каково это! Джим надеялся, что в другой раз я ему поверю: трогая змеиную кожу, такую накличешь себе беду, что страсть! Может быть, мы еще легко отделались. Уж во сто раз лучше, говорит, увидеть новый месяц через левое плечо, чем тронуть рукой змеиную шкуру. Я сам начинал думать то же самое, хотя всегда был уверен, что нет на свете беды хуже и поступка безрассуднее, как смотреть на новый месяц через левое плечо. Старик Хэнк Бенкер однажды это сделал и даже хвастался этим: и что же? — не прошло двух лет, как однажды, напившись пьяным, он свалился с башни и расшибся в пух и прах, так что похож был на лепешку; его положили меж двух дверей вместо гроба, да так и похоронили; я сам не видал, отец мне рассказывал. То-то и есть, а все оттого, что смотрел на месяц через левое плечо, как дурак какой!
Дни шли за днями, и река опять вернулась в свои берега; тогда мы нацепили на один из рыболовных крюков целого кролика, содрав с него шкуру, закинули его в воду и поймали сома в рост человека, — длиной около шести футов, а весом больше двухсот фунтов. Разумеется, мы не могли справиться с ним — он стащил бы нас в воду. Вот мы сидели и наблюдали, как он метался и рвался, покуда не заснул. В желудке у него мы нашли медную пуговицу, какой-то круглый комок и множество разной дряни. Комок разрубили топором и нашли внутри катушку. Джим говорит, что она долго пробыла в рыбе, если так затвердела и превратилась в шар. Рыба была преогромная, — вряд ли такую другую когда вытаскивали из Миссисипи. Джим уверял, что никогда не видывал такой большой. Немало бы за нее дали в городе. Такую рыбу обыкновенно распродают по фунтам на рынке; всякий покупает себе кусочек — мясо у нее белое как снег и очень вкусное, если его зажарить.
На следующее утро я заметил Джиму, что становится скучно — хорошо бы развлечься. Не пробраться ли за реку взглянуть, что там делается? Джиму понравилась эта мысль; но он советовал мне идти, когда стемнеет, и притом глядеть в оба. Подумав хорошенько, он предложил мне надеть что-нибудь из старого платья и нарядиться девочкой. Что ж! Эта мысль недурна. Мы укоротили одно из ситцевых платьев, я засучил себе панталоны по колено и надел платье. Джим застегнул его сзади на крючки — и вышел славный наряд. На голову я надел капор от солнца, и оттуда лицо мое выглядывало как из трубы. Джим божился, что никто меня не узнает даже днем. Я целый день проходил в таком костюме, чтобы попривыкнуть, и под конец стал чувствовать себя довольно ловко, только Джим заметил мне, что у меня походка совсем не такая, как у девочки; да еще вот что: надо оставить привычку подымать юбку, чтобы засовывать руки в карманы штанов. Я это принял к сведению — и вышло гораздо лучше.
Как только стемнело, я поплыл в лодке к берегу Иллинойса. Хотел я причалить немного ниже пристани, но течением меня отнесло к другому концу города. Нечего делать, я привязал лодку и побрел вдоль берега. Огонек светился в маленькой лачужке, где давно уже не было жильцов: странно ~ кто бы там мог поселиться? Подкравшись, я заглянул в окошко. Женщина лет сорока вязала чулок перед сосновым столом, на котором горела свечка. Лицо ее было мне незнакомо, — должно быть, она чужая, приезжая, потому что во всем городе не было лица, которого бы я не знал. Это еще счастье, а то уж я стал раскаиваться, что пришел: знакомые могли узнать мой голос и догадаться, кто я. Но если эта женщина пробыла в таком маленьком городке хоть два дня, она уже может рассказать мне все, что мне нужно знать; я постучался в дверь, стараясь не забывать, что я девочка.
