Николай Шагурин - Тайна декабриста. Сборник повестей
— “Мистраль”?!
— Да!
— А кому оно было адресовано?
— Человеку с кличкой “Зевс”.
Бертон положил на стол крепко сжатые кулаки.
— “Зевс” — это я.
— Не может быть!
— Может. А вы — “Пифагор”. Мы ждали человека под этим псевдонимом, который должен был доставить нам сведения о немецкой агентуре, проникшей в ряды Сопротивления.
— Я — “Пифагор”. Черт побери, что делают дядюшка Случай и тетушка Оказия, эти удивительные режиссеры!
— Удивляться нечему. Случайность в этих положениях играет иногда огромную роль. Да, впрочем, и случайности нет, есть неизвестные нам причины: не зная их, мы не в силах противостоять последствиям.
— Вы правы, Бертон. Помню, как в начале войны мы хотели украсть генерала Роммеля из его африканской резиденции в Беда-Литторио. Операция была продумана на сто шагов вперед, до мельчайших мелочей, на это дело были брошены отборные “коммандос” [15]. Но дядюшка Случай подставлял им ножку на каждом шагу. Роммеля не оказалось на месте, а из двадцати шести участников операции осталось в живых только двое — полковник и сержант.
— Дело прошлое. И если уж его ворошить, это прошлое, скажите, кто числился в провокаторах?
— Фотографию этого человека я уничтожил. Он был в группе “Запад”. Примета: у него были карманные часы, уникальная вещь — круглый циферблат в квадратной платиновой оправе; по углам вставлены камни — рубин, сапфир, изумруд и топаз…
Бертон побледнел.
— Дальше.
— В наши руки попал любопытный секретный документ: Поль, обергруппенфюрер и генерал войск СС, доносил Гиммлеру, что в его распоряжении находятся ценности, изъятые у жертв Майданека и Освенцима, в частности, около 50 тысяч штук часов, из которых сотни две особо ценных — из платины и золота с бриллиантами. Эти дорогие часы раздавались в подарок “самым надежным и достойным эсэсовцам”. Платиновые часы с четырьмя камнями получил по списку некий Фридрих Кунц. Но фамилия, под которой он проник в ряды участников Сопротивления, так и осталась нам неизвестной. Я не знаю ее и доныне.
— Я знаю этого человека, — хрипло сказал Бертон, — Это он провалил группу “Запад”, Вики Шереметьеву, и…
— И?
— И выдал ваш визит.
— Какое совпадение!
— Я видел эти часы в его руках. Помнится, заинтересовался, спросил, где он сумел раздобыть такую антикварную редкость. И он со слезами в голосе ответил, что это подарок старика-еврея, которого он спас в годы гитлеровской оккупации. Но этот субъект, новый владелец часов, — мертв.
— Как его звали?
— В последние годы он носил имя Франца Гюбнера.
Теперь пришла очередь подскочить мистеру Брукману.
— Вы считаете его покойником? Только вчера я разговаривал с ним за столиком в одном загородном ресторанчике.
— Вы смеетесь?..
— Напротив, теперь я вижу, насколько все это серьезно.
— Не он ли навел вас, на мой след?
— Вы угадали.
— Я задушу его своими руками.
— Не глупите, Бертон. Не хватало еще, чтобы вам предъявили обвинение в уголовном преступлении.
— Что он рассказывал вам?
— Мы говорим по большому счету?
— Да, конечно.
— Он догадывался о существе вашего изобретения. Гюбнер пытался проникнуть и в тайну Корфиотиса.
— Тайну?
— Какими-то неведомыми путями в руки вашего химика попали материалы замечательного русского ученого Михаила Михайловича Филиппова, открывшего способ электропередачи взрывной волны на большие расстояния. Филиппов погиб при взрыве в своей лаборатории, а вся документация об его изобретении была изъята царской охранкой и бесследно исчезла в ее недрах. Дорогой мой, в то время, как вы на третьем этаже работали над проблемой дальновидения, под вами, на втором этаже, готовилось опаснейшее изобретение, которое в сочетании с вашим открытием принесло бы человечеству неизмеримые бедствия…
— Это лишний раз подтверждает простую истину: в наши дни не существует “чистой науки”. Любое научное достижение можно рассматривать с точки зрения его пригодности для военных целей.
— Страшно за науку, но это так…
— Вы думаете, что Гюбнеру не удалось завладеть материалами Корфиотиса? — спросил Бертон.
— Видимо, нет. Корфиотис был хитрым и бдительным человеком. А когда Гюбнер выбрал момент, чтобы подобраться к его сейфу, случилось нечто непредвиденное… Когда он проник в лабораторию и уже приближался к вожделенному объекту, перед ним появилась… тигрица. Совершенно реальный зверь, она лежала перед сейфом на песке, вытянув передние лапы и поджав задние. Голова ее находилась в полутора метрах от незваного гостя, и на морде тигрицы была улыбка, какую мощно видеть на морде собаки, приветствующей хозяина после долгой отлучки. Затем тигрица раскрыла пасть и зевнула, показав страшные клыки. Гюбнер, понятно, оцепенел. Он ожидал чего угодно, только не этого. Но вдруг странное видение начало терять краски, истаивать, как мираж… Исчезла тигрица, исчез песок, на котором она лежала. Гюбнер стоял перед закрытым сейфом. Тут в коридоре послышались шаги, время было упущено, и Гюбнеру пришлось срочно ретироваться.
Бертон кивнул головой:
— Ничего невероятного тут нет. Я помню этот день: не выходя из студии, я путешествовал по дебрям Индии. Мне неясно только одно: каким образом изображение дублировалось на лабораторию Корфиотиса. Впрочем, сейчас меня интересует иное: значит Гюбнер уцелел?
— Да, ему удалось спастись и скрыться, он цел, если не считать изрядно попорченной физиономии. Он заинтересован в том, чтобы его считали мертвым. Сейчас вы его не узнали бы столько на нем напутано бинтов.
— Насколько я понимаю, этот тип несет на плечах тройной груз предательства и измены: в период оккупации работал на гестапо, затем обслуживал “Второе бюро” и продавал его секреты боннской разведке, а теперь, видимо, предложил свои услуги “М.И.”.
— Вы опять угадали.
— Какой подлец!
— В 1944 году я должен был передать вам его фотографию и пять слов: “Это — предатель. Его нужно устранить…”. Но он опередил и меня, и вас, сделал свое черное дело и, исчез. Поэтому приговор не был приведен в исполнение.
— Я полагаю, что для таких мерзавцев не существует никаких сроков давности, — сказал Бертон.
— Я тоже так полагаю.
Бертон внимательно посмотрел на собеседника. Помолчал.
— А как же вы отчитаетесь за задание по проекту “Аргус”? — спросил он.
— Я думаю, что мне придется огорчить военное ведомство Великобритании.
— Вы порядочный человек, мистер Брукман.
