Кристин Ханна - Улица Светлячков

Кристин Ханна

Улица Светлячков

Это было смешно, удивительно и абсолютно неизбежно. Материнство не только выпило из Кейт все соки и лишило ее уверенности в себе, но и наполнило ее существо такой любовью, что без своей малышки Кейт чувствовала себя только половиной человека.

Еще долго, после того как скрылась из виду машина ее родителей, Кейт стояла, приложив руку козырьком ко лбу, на пороге своего нового дома на побережье острова Бейнбридж.

Затем, зайдя внутрь, она какое-то время не знала, что делать дальше, потому что уже успела забыть, как это — быть одной. Она попыталась снова дозвониться до Талли, но ей опять предложили оставить сообщение…

Эта книга посвящается нам. Девчонкам, юным и не очень. Тем, кто умеет дружить годами, не теряя друг друга из виду в трудные моменты: как драматические, так и просто нелегкие. Вы знаете себе цену. Спасибо вам.

Также книга посвящается тем людям, которые значат для меня очень многое и о которых я не забываю никогда: мой отец Лоуренс, брат Кент, сестра Лора, муж Бенджамин и сын Такер. Как бы далеко вы ни находились от меня, вы всегда в моем сердце.

И моей маме — вдохновительнице многих моих романов, но в первую очередь — этого.

Старый друг — лучшее из зеркал.

Пролог

Их так и называли — девчонки с улицы Светлячков. Правда, это было давно, больше тридцати лет назад. Но сейчас, когда она лежала в кровати, прислушиваясь к разыгравшейся за окном снежной буре, ей казалось, что все это было вчера.

За прошедшую неделю — хуже которой не было в ее жизни ничего, — она окончательно утратила способность уходить, прятаться от воспоминаний. Слишком часто в последнее время ей снилось, что на дворе снова тысяча девятьсот семьдесят четвертый год, она подросток, взрослеющий в тени проигранной войны, гоняющий на велосипеде вместе с лучшей подругой в такой кромешной тьме, что они порой сами себе казались невидимыми. Место, где это происходило, не имело значения, но она помнила его во всех деталях: извилистая полоска асфальта, по обе стороны от которой тянутся заполненные мутной водой овраги и холмы, поросшие косматой травой. Сначала, до того как они встретились, каждой из них казалось, что эта дорога не ведет вообще никуда. Просто сельская улица, которая носит название насекомых, которых никто никогда не видел в этом суровом сине-зеленом уголке земли.

А позже они смотрели на это место глазами друг друга. Они стояли на склоне холма и видели не огромные деревья, грязные рытвины и снежные горы вдалеке, а те места, где им предстоит когда-нибудь побывать. Ночью они выскальзывали незамеченными из своих домов, стоящих рядом, и встречались на этой дороге. На берегах реки Пилчук они курили, напевали «Не геройствуй, Билли!» и рассказывали друг другу обо всем, сшивая свои жизни в единое целое, так что к концу того лета никто уже не понимал, чем отличаются эти две девочки. Для всех, кто их знал, они стали просто «Талли-и-Кейт», и возникшая более тридцати лет назад дружба была основой их жизни — такая крепкая, долгая, прочная. Менялись мелодии и песни, но не забывались клятвы, данные ими друг другу на улице Светлячков.

Лучшие подруги навсегда!

Они верили, что сохранят верность данным обетам навечно, даже когда превратятся в двух старушек, сидящих в креслах-качалках на скрипучем крыльце и вспоминающих молодость.

Теперь она знает этому цену. Вот уже год она повторяет себе, что все в порядке, что вполне можно обойтись без лучшей подруги. И иногда даже верит в это.

Иногда в ушах ее звучит музыка. Их музыка. «Прощай, дорога из желтого кирпича», «Меркантильная девушка», «Богемская рапсодия», «Пурпурный дождь». А вчера во время похода по магазинам запись отвратительного качества из тех, что проигрывают обычно в торговых залах, с песней «У тебя есть подруга», так растревожила ее, что она разрыдалась прямо у прилавка с редиской.

Откинув одеяло, она встала с кровати, стараясь не разбудить спавшего рядом мужчину. Несколько секунд она смотрела на него в темноте. Даже во сне на его лице было тревожное выражение.

Взяв трубку телефона, она вышла из спальни и пошла по коридору к входной двери. Там, глядя сквозь стекло на неутихающую бурю, она собралась с духом и набрала знакомые цифры, еще не зная, что скажет женщине, которая была когда-то ее лучшей подругой, после стольких месяцев молчания. С чего надо начать? «У меня была плохая неделя»? «Моя жизнь разваливается на куски»? Или просто сказать: «Ты мне нужна»?

А телефон в другой части города, за бушующим заливом, звонил и звонил.

Часть первая

Семидесятые

Танцующие королевы молодые и наивные, семнадцати лет.[1]

1

Для многих людей в стране тысяча девятьсот семидесятый был годом волнений и перемен, но в доме на Магнолия-Драйв все было чинно и спокойно. Талли Харт, сидя на холодном деревянном полу, строила из деревянных брусочков конструктора домик для куклы, которая лежала рядом, заботливо одетая в крошечные розовые подгузники. Будь Талли у себя в комнате, она давно поставила бы на проигрыватель пластинку группы «Джексон Файв», но здесь, в гостиной, было даже радио.

Бабушка Талли не особенно жаловала музыку. И телевизор. И настольные игры. Чаще всего, как сейчас, бабушка сидела в кресле-качалке у камина и вышивала. Она вышила сотни образцов, по большей части с изречениями из Библии. На Рождество она жертвовала их церкви, и вышивки всегда бойко продавались на благотворительных базарах.

А дедушка… Ну, дедушке оставались только спокойствие и неподвижность. С тех пор как его хватил удар, он не вставал с постели. Иногда дедушка звонил в колокольчик, и это был единственный момент, когда Талли видела, что ее бабушка умеет торопиться. При первом звонке колокольчика она откладывала вышивку.

— О боже! — говорила она и спешила к нему по коридору в своих шлепанцах.

Протянув руку, Талли взяла тролля с желтыми волосами. Что-то бормоча себе под нос, она заставила его потанцевать с куклой по имени Каламити. Танец еще не закончился, когда раздался стук в дверь.

Звук был таким неожиданным, что Талли перестала играть и подняла голову. Кроме как по воскресеньям, когда мистер и миссис Битл заходили за ними, чтобы вместе отправиться в церковь, никто никогда не приходил в их дом.

Бабушка положила вязание в розовый пластиковый пакет, лежавший на полу возле стула, и медленной, шаркающей походкой, которая стала для нее обычной за последние годы, направилась к входной двери. Щелкнул замок, последовала долгая пауза, затем бабушка тихо произнесла: