Полярный конвой. Пушки острова Наварон - Алистер Маклин
— Постоять на часах вместо них?
— Не надо, — нетерпеливо возразил Турциг. — Я их зову всего на минуту. Хватит болтать. Выполняй. — Он подождал, пока замер в отдалении торопливый топот сапог, и взглянул на Мэллори. — Вы удовлетворены?
— Абсолютно. Приношу вам самые искренние извинения, — спокойно сказал Мэллори. — Я бы не хотел поступать так с вами, — он глянул на дверь: в комнату вошел Андреа. — Андреа, спроси у Луки и Панаиса, нет ли телефонного коммутатора в этом блоке? Скажи, чтобы разбили его, если имеется, а если нет, пусть разобьют все телефонные аппараты. — Он улыбнулся. — А потом скорее возвращайся, чтобы встретить гостей. В делегации встречающих я без тебя буду как без рук.
Турциг проводил глазами широченную спину Андреа.
— Да, капитан Шкода был прав. Мне еще многому нужно научиться, — в его голосе не чувствовалось ни горечи, ни враждебности. — Этот громила меня совершенно одурачил.
— Не вы первый, — заверил немца Мэллори. — Я уже сбился со счета. Не вы первый, но вы счастливее всех прежних.
— Потому что я еще жив?
— Потому что вы все еще живы, — подтвердил Мэллори.
Менее чем через десяток минут двое часовых, охранявших ворота, присоединились к своим приятелям в боковой комнатке. Связанные, обезоруженные, с кляпами во рту. Проделана была операция их пленения так бесшумно и умело, с такой стремительностью, что Турциг невольно восхитился, хотя ему самому было отчего приуныть. Надежно связанный по рукам и ногам, он лежал в углу комнаты. Пока без кляпа.
— Теперь я понимаю, почему английское командование выбрало именно вас, капитан Мэллори. Если кто и смог бы преуспеть в этой операции, то только вы. Но и вы потерпите крах. Невозможное остается невозможным. И все-таки ваша команда просто великолепна.
— Пока справляемся, — скромно сказал Мэллори, последний раз оглядел помещение и улыбнулся Стивенсу. — Ну, готовы вновь отправиться в путешествие, молодой человек? Или вы считаете, что оно становится слишком однообразным?
— С вами готов куда угодно, сэр, — лежа на носилках, откуда-то добытых хлопотливым Лукой, он счастливо вздохнул. — На этот раз отправлюсь первым классом, как и подобает офицеру. Настоящая роскошь. Даже дальняя поездка нам теперь одно удовольствие.
— Говори за себя, — угрюмо оборвал его Миллер: он первым должен был нести тяжелые носилки. Однако умильно изогнутые брови лишали его слова оскорбительного оттенка.
— Вот и хорошо. Отправляемся. И еще одна штука. Где ваша рация, лейтенант Турциг?
— Чтобы и ее разбили, как я полагаю?
— Именно.
— Не имею ни малейшего представления.
— А если я прикажу размозжить вам голову?
— Это вы не сделаете, — безрадостно улыбнулся Турциг. — В других обстоятельствах вы, может быть, и прихлопнули бы меня, как муху. Но человека, который отказался отвечать на подобные вопросы, вы убивать не станете.
— Ваш покойный, недоброй памяти капитан ошибался, не так уж и многому вам придется учиться — заметил Мэллори. — Ладно, рация это в данный момент для нас не существенно. Жаль, что вам приходится заниматься таким грязным делом. Надеюсь, что больше мы с вами не встретимся. По крайней мере до конца войны. Как знать, может быть, мы еще пойдем в одной связке… — он жестом приказал Луке заткнуть Турцигу рот кляпом и быстро вышел из помещения.
Через две минуты группа Мэллори была далеко от бараков и совершенно затерялась в темноте оливковых рощ, протянувшихся на юг от Маргариты. Забрезжил рассвет. Черный силуэт Костоса четко обозначился в сером свете наступающего дня. Ветер дул с юга. Теплый, тихий. Снег на склонах стал таять.
ГЛАВА 11
Среда.
14.00—16.00
Весь день они прятались в роще рожкового дерева.[52] — Густо растущие деревья, низкорослые, искривленные, цепляющиеся за предательский, усыпанный каменистой осыпью склон, дающие укрытие от посторонних глаз и спасающие от солнечных лучей, льющихся с утра до сумерек с безоблачного неба. Отсюда открывался великолепный вид на залитое солнцем Эгейское море. Сразу за рощей было то, что Лука называл Чертовой Песочницей — первоклассная оборонительная позиция.
Легкий ветерок дул с моря, солнце за день прогрело камни гор. Вдали, слева, постепенно пропадая в переливающейся от синего до фиолетового голубизне моря, вытянулись Лерадские острова. На самом близком из них, Майдосе, были отчетливо видны одинокие белые, сверкающие под солнцем рыбацкие домики. Эту узкую полоску воды между ним и островом Наварон и должны пройти в пятницу ночью корабли королевского флота.
Справа, изгибаясь наподобие ятагана, — берег Турции. Однообразный, без всяких примет. Северный край его оканчивается пиком мыса Демирджи. Мыс далеко выступал в спокойную голубизну Эгейского моря. И еще дальше, к северу, будто выплывающий из морской глуби, лежал остров Керос. Казалось, он таял в пурпурной дали. Этот вид захватывал дыхание, заставлял сильнее биться сердце. Великолепная панорама, раскинувшаяся в просторе залитого солнцем моря!
Но Мэллори не стал любоваться прекрасным пейзажем. Он удостоил его лишь беглым коротким взглядом, когда в два часа дня, полчаса назад, встал на вахту. Укрывшись за деревом, он до рези в глазах изучал то, ради чего он оказался здесь. То, что он должен разрушить, уничтожить, — форт Наварон и его пушки.
Город и порт Наварон раскинулись где-то в трех милях от рожковой рощи по берегам овальной бухты. «Четыре-пять тысяч жителей», — прикинул Мэллори. Бухта соединялась с морем узкой полоской воды на севере. Эти морские ворота охраняли орудийные, минометные и пулеметные расчеты. Для ночного времени немцами припасены прожекторы. Мэллори видел каждое здание, каждую улицу, каждую шаланду и катер, стоящие у причала. На западе берег поднимался плавно, улочки сбегали на север к воде, на юге берег поднимается резко, а улочки тянулись параллельно ему.
На востоке — утесы изрытые бомбами эскадрильи Торренса. Утесы, вздыбленные на пятьдесят метров над водной гладью и застывшие над ней в мрачной неподвижности. На них ряды зениток, огромные антенны радаров, приземистые, с маленькими окнами казармы форта, сложенные из крупных диких камней, — все, это владычествовало над остальным пейзажем, включая и черную дыру в скале, прикрытую сверху, как козырьком, нависшим утесом.
Мэллори, машинально кивая головой, прочно запоминал все… Вот она какая, крепость, которая
