Уилбур Смит - В джунглях черной Африки
— Один слон крупнее второго. А зубы у него вот какой длины. — Пири снял с плеча лук, поднял его над головой и встал на цыпочки. — Вот такие длинные, — повторил он. — Где конец моего лука, такой длины. Это если не считать части зуба, спрятанной в черепе.
— А какой толщины? — прошипел охрипшим от возбуждения голосом Чжэн Гон.
Пири встал вполоборота и своей маленькой рукой очертил свою талию до середины.
— Такой толщины, — показал он. — Почти половина меня.
— Это огромный слон, — с недоверием пробормотал Четти Сингх, и, похоже, его слова задели Пири за живое.
— Это самый великий слон из всех, и я видел его собственными глазами. Это говорю я, Пири, и это правда.
— Я хочу, чтобы ты убил этого слона и принес мне его бивни, — вкрадчивым голосом проговорил Чжэн Гон.
Пири отрицательно покачал головой.
— Слон больше не живет в Гондале. Когда желтые железные машины приехали в лес, он убежал и скрылся от их дыма и шума. Слон ушел в священное место в самом сердце леса, где нельзя охотиться ни одному человеку. Оно охраняется Отцом-и-Матерью. Я не могу убивать слона в священном месте.
— За зубы этого слона я заплачу тебе очень много, — тихо сказал Четти Сингх, но Пири снова покачал головой.
— Предложи ему тысячу долларов, — вмешался Чжэн Гон.
Сингх метнул на него сердитый взгляд.
— Предоставьте это дело мне, — выдавил он. — Если не хотите все испортить. — Обратившись к Пири, Сингх снова заговорил на суахили: — Я дам тебе десять рулонов красивой ткани, которая очень нравится женщинам, и пятьдесят горстей стеклянного бисера. Этого хватит, чтобы целая тысяча девственниц раскрыла бы перед тобой свое лоно.
Пири упрямо качал головой.
— Это священная земля. Отец-и-Мать сильно рассердятся, если я буду там охотиться.
— Кроме ткани и бисера, я дам тебе также двадцать железных топорищ и десять острых ножей с лезвиями такими же длинными, как и твоя рука.
Пири съежился, нервно пританцовывая на месте.
— Это против закона и традиции. Мое племя возненавидит меня и прогонит прочь, — объяснил он.
— Я дам тебе двадцать бутылок джина, — продолжал Четти Сингх. — И столько табака, сколько ты сможешь унести.
Пири дергался так, словно по его маленькому тельцу пропустили слабый электрический ток.
— Столько табака, сколько я смогу унести! — осипшим голосом прошептал он, закатив глаза. — Но я не могу сделать это! Они позовут Молимо. Они накличут на меня проклятья Отца-и-Матери.
— И еще дам долларов с Марией-Терезой. — Четти Сингх полез в карман и достал оттуда горсть мелких монет. Он пересыпал их из одной ладони в другую; серебро звенело и поблескивало в его руках.
Пири долго глядел как завороженный на звеневшие монетки. А затем издал пронзительный вопль и подпрыгнул высоко в воздух, выхватив из деревянных ножен свой мачете. Чжэн Гон и Сингх в ужасе отшатнулись, решив, что Пири сейчас набросится на них. Однако пигмей закружил на месте, занеся над головой свой острый мачете, а потом с ревом кинулся к зеленым зарослям у себя за спиной. Он рубил и крошил ветви и стволы деревьев. Листья, и разрубленные побеги, и кора со стволов деревьев разлетались в разные стороны под его бешеными ударами, и оголенные растения никли на глазах.
Наконец Пири остановился, вонзив мачете в землю. Его мускулистая грудь высоко вздымалась, пот заливал ему лицо, струйками стекая в курчавую бородку. Рыдания прорывались сквозь тяжелое дыхание, ибо Пири, не сумев справиться с искушением, теперь испытывал отвращение к самому себе. Спустя некоторое время Пири перестал плакать и подошел к Четти Сингху.
— Я убью для тебя слона и принесу тебе его длинные зубы. А ты дашь мне все то, что обещал. И не забудь про табак, — предупредил он.
Сингх вел «лендровер» по узкой ухабистой дороге в лесу. Почти час у них ушел на то, чтобы выбраться на покрытую гравием главную трассу, где работали бригады заключенных и по которой беспрерывно громыхали тяжелые самосвалы и лесовозы.
Едва они выехали на дорогу к Сенги-Сенги, как Четти Сингх с улыбкой сказал: — Подарок вашему отцу обеспечен. Теперь остается пораскинуть мозгами и позаботиться о подарке для себя: им станет голова доктора Дэниела Армстронга на серебряном подносе, с сочным, румяным яблоком во рту.
Глава XXVI
Дэниел давно ждал этого момента, моля о нем Бога. Он стоял под навесом на высоком мостике верхней платформы ПКППР. Дождь лил как из ведра, и в сером воздухе, как в тумане, почти ничего не было видно. Бонни пряталась от ливня в кабине, у главного пульта управления. Туда же она унесла и видеооборудование вместе с камерой. Двое солдат гита, повсюду их сопровождавшие, спустились на нижнюю платформу, и на какое-то время Дэниел остался на верхней платформе один.
Он уже привык к дождю. С тех пор как они прибыли в Сенги-Сенги, ему казалось, что рубашка на нем вообще не высыхает. И сейчас, прижавшись спиной к металлической стенке кабины, он едва укрылся от хлеставшего дождя под узким навесом. При каждом порыве ветра крупные капли летели ему в лицо, и он щурился, прикрывая глаза.
Внезапно дверь в кабину открылась, и на мостик вышел Нинг Чжэн Гон. Не заметив стоявшего позади Дэниела, он подошел к стальному поручню, держа над головой раскрытый зонтик от солнца. Чжэн смотрел с двадцатиметровой высоты на огромные ковши экскаваторов, вгрызавшиеся в землю.
Именно о таком моменте молил Дэниел. Они с Чжэн Гоном оказались один на один, и положение последнего было крайне уязвимым.
«Это за Джонни», — прошептал Дэниел, неслышно ступая резиновыми подошвами по мостику.
Он остановился за спиной Нинга. Надо было просто наклониться и крепко ухватить врага за щиколотки, а потом одним резким движением приподнять и перекинуть его через поручень. Нинг полетит прямо под острые лезвия ковшей. Все произойдет мгновенно, и изуродованный труп перемелет в барабанах так, что и следа не останется, как будто человека вообще никогда на свете не существовало.
Дэниел быстро наклонился, но потом так же быстро выпрямился, невольно охваченный ужасом от того, что собирался совершить. Хладнокровное, преднамеренное убийство. Как солдат, он убивал и раньше, но не так, как сейчас, исподтишка. На какой-то миг он стал противен самому себе.
«Это за Джонни», — попытался он убедить себя, но было уже поздно.
Резко повернувшись, Чжэн Гон встретился с ним взглядом.
Китаец среагировал моментально, как мангуст, которому угрожала кобра. Его руки взлетели вверх, и он замер в стойке человека, отлично владеющего боевыми искусствами. Глаза Чжэн Гона горели такой лютой ненавистью, что Дэниел невольно отшатнулся.
