Полярный конвой. Пушки острова Наварон - Алистер Маклин
Шкода улыбнулся обер-лейтенанту Турцигу, когда тот окончил доклад. Откинулся назад, поставил локти на ручки кресла и, перебирая тощими пальцами под подбородком, благодушно улыбался, скользя взглядом по комнате. Ленивые пустые глаза ничего не упустили: двое часовых у двери, еще двое — позади связанных пленных… Андреа, сидящий на скамейке, куда он только что уложил Стивенса…
— Отлично сделано, обер-лейтенант Турциг, — промурлыкал он. — Очень, очень умело. — В задумчивости посмотрел он на стоящих перед ним людей, на их лица в запекшейся крови, перевел взгляд на лежащего без сознания Стивенса, снова улыбнулся и позволил себе слегка приподнять брови. — Какие-нибудь осложнения, Турциг? Пленные были не слишком… э-э-э… дружелюбными?
— Они не оказали сопротивления, герр гауптман, абсолютно никакого сопротивления, — холодно ответил Турциг. Тон, манера говорить были педантичными, корректными, но скрытая враждебность и антипатия светились в его глазах. — Мои люди, возможно, проявили излишний энтузиазм. Но мы не хотели ошибиться.
— Правильно, лейтенант, совершенно верно, — одобрил Шкода. — Эти люди опасны, а рисковать мы не можем. — Он оттолкнул назад кресло, легко поднялся на ноги, обогнул стол и остановился перед Андреа. — Может быть, и с этим нужно было поступить так же, лейтенант?
— Он опасен только для своих друзей, — коротко возразил Турциг. — Все так, как я вам говорил, герр. Чтобы спасти шкуру, он мать родную готов предать.
— И претендует на дружбу с нами? — задумчиво произнес Шкода. — Это один из наших храбрых союзников, а? — Он протянул тонкую холеную руку с печаткой тяжелого перстня и злобно ударил Андреа по щеке.
Андреа вскрикнул от боли, протянул ладонь к окровавленному лицу и отпрянул в сторону, закрыв голову локтями.
— Внушительное приобретение для армии третьего рейха, — промолвил Шкода. — Вы не ошиблись, лейтенант. Трус. Такая реакция на удар — безошибочный признак этого. Любопытно, — вслух раздумывал он, — как часто трусами бывают крупные мужчины. Часть процесса природной компенсации, полагаю я… Как тебя зовут, мой храбрый друг?
— Папагос, — угрюмо пробормотал Андреа. — Петер Папагос. — Он оторвал ладонь от щеки, посмотрел на нее медленно расширявшимися от ужаса глазами и сразу стал вытирать о штанину торопливыми, судорожными движениями. На лице его было заметное всем отвращение.
Шкода, забавляясь, наблюдал за ним.
— Не выносишь вида крови, Папагос, а? — предположил он. — И особенно своей?
Несколько минут прошло в молчании. Вдруг Андреа вскинул голову. Лицо его исказилось. Казалось, он вот-вот заплачет.
— Я только бедный рыбак, ваша честь! — начал он. — Вы смеетесь надо мной, говорите, что я не выношу вида крови. Это правда. Я не люблю войну и страдания. Я не хочу ничего этого. — Его огромные кулачищи просительно прижаты к груди, лицо сморщилось. Отчаяние было мастерски разыграно, и Мэллори поймал себя на том, что почти принял все за чистую монету. — Почему меня не оставили в покое? Видит Бог, я не военный!..
— Весьма излишнее заявление, — сухо оборвал его Шкода. — Факт этот совершенно очевиден для всех присутствующих в комнате. — Он постучал нефритовым мундштуком по крышке стола. Глаза гауптмана были задумчивы. — Ты называешь себя рыбаком?.
— Он проклятый предатель! — перебил Мэллори, слишком большой интерес немца к Андреа был опасен.
Шкода тут же обернулся, встал напротив Мэллори, сложил руки за спиной. И, покачиваясь с пяток на носки, оглядел его с головы до ног.
— Так! — задумчиво сказал он. — Великий Кейт Мэллори! Какое у вас звание, а, Мэллори?
— Капитан, — коротко ответил Мэллори.
— Капитан Мэллори, так? Капитан Кейт Мэллори, величайший альпинист нашего времени. Кумир предвоенной Европы. Победитель самых невероятных горных пиков, — Шкода сокрушенно покачал головой. — И подумать только, так кончается слава. Вряд ли потомство признает ваше последнее восхождение величайшим: на виселицу в Навароне ведет всего десять ступеней, — Шкода улыбнулся. — Не очень веселая мысль, а?
— Я не думал об этом, — вежливо ответил новозеландец. — Мне все не дает покоя ваше лицо, — он нахмурился. — Уверен, что уже видел его где-то… — Он умолк.
— Неужто? — заинтересовался Шкода. — Может быть, в Бернских Альпах? До войны я часто…
— Да, вспомнил! — Лицо Мэллори просветлело. Он затеял рискованную игру, но все, что отвлекало внимание от Андреа, было оправданным. Сияющими глазами он уставился на Шкоду. — Три месяца назад, в зоопарке Кипра. Марабу, пойманный где-то в Судане. Старый и паршивый марабу, как мне показалось на первый взгляд, — продолжал Мэллори извиняющимся тоном, — у него была такая же тощая шея и такой же крючковатый нос, такая же лысая голова…
Мэллори умолк, откинулся назад, пытаясь увернуться от кулака. Лицо Шкоды перекосилось, зубы гневно оскалились. Немец нанес ему прямой удар. Но хотя гауптман вложил в кулак всю свою силу, Мэллори совсем не пострадал. Он покачнулся, сразу же выпрямился, и в тот же миг рухнул гауптман Шкода, закричав от боли: тяжелый ботинок Мэллори сбил его с ног. Удар пришелся чуть повыше колена, в бедро. Немец сразу вскочил с пола, как кошка. Бросился вперед и снова упал: ушибленная нога подвернулась. Мгновение в комнате царила тишина. Шкода, придерживаясь за край стола, тяжело поднялся и сморщился от боли. Рот сжат в прямую жесткую белую линию. Сабельный шрам багровел на болезненно-желтом лице, утратившем свой обычный цвет. Ни на кого не глядя, Шкода медленно направился вокруг стола на свое место.
Шарканье его рук по кожаной столешнице било прямо по натянутым нервам пленников. Молчание не предвещало ничего доброго. Мэллори не двигался. Абсолютно спокойно наблюдая за немцем, он ругал себя в душе за собственную глупость. Не оставалось сомнения, что Шкода собирается его убить, но у него это не получится, прежде всего умрет сам Шкода, а затем Андреа. Шкода — от ножа Андреа, Андреа — от пуль часовых. Нож — единственное оружие, оставшееся у грека. Андреа делал вид, что вытирает кровь с лица рукавом, но его пальцы были в нескольких сантиметрах от ножен.
«Дурак, дурак
