Эмилио Сальгари - На Дальнем Западе. Ловцы трепанга
Дикая мера, введенная завоевателями для обеспечения монополии своей торговли, принесла неисчислимые бедствия. С одной стороны, она вызвала обезлюдение торговых островов, а с другой — дала возможность морским разбойникам поселиться в тех портах, которые покинули торговцы. Еще более важным последствием этой системы было порабощение туземцев, осужденных на каторжную работу на плантациях голландской компании. Туземцам теперь не оставалось времени для обработки своих садов, а между тем все другие промыслы были принесены ими в жертву ради посадки деревьев, дававших пряные плоды.
Стремясь к чрезмерному повышению цены, голландцы только ограничивали потребление пряностей и, с другой стороны, вызывали озлобление туземцев. Только спустя долгое время они поняли бессмысленность этих насильственных мер. Насилия и ограничения прекратились, и малайцам была предоставлена свобода и торговли, и посадки мускатных деревьев и гвоздики.
— Какие красивые деревья! — восхищался Корнелиус, подходя к мускатнику. — А запах какой!
— Если бы мы могли нарвать здесь орехи и забрать их с собой, мы вознаградили бы себя за все потери, — заметил Ван–Горн.
— А туземцы?
— О, папуасы не знают, какую цену представляет мускатник. Здесь нет плантаций, и мускатные орешки никто не собирает. Сами туземцы не употребляют их в пищу; вот гвоздику они ревниво охраняют, так как ею приправляют все свои кушанья.
— Так здесь есть и гвоздика?
— Вот, недалеко от тебя, за мускатными деревьями.
— Пойдем, посмотрим.
Все подошли к гвоздике. Это дерево росло также не очень высоко — всего метров на шесть. Ветви его были усыпаны гроздями темно–красных цветов, от которых исходил пряный запах.
— Это те цветы, — объяснил капитан, — которые дают то, что в торговле называется гвоздичными головками. Их отделяют от лепестков и высушивают на солнце до черноты.
— А много дает одно дерево? — спросил Корнелиус.
— Очень много. Одно дерево может обеспечить его владельцу постоянный ежегодный доход. Начав цвести на седьмом году, гвоздика продолжает давать плоды еще через сто лет.
— А эти деревья очень распространены?
— Их много на всех островах Малайзии, но истинная их родина
— Молуккские острова. Пересаживали их и на некоторые острова близ Африки, но там эти деревья оказались не так долговечны и плодоносны.
— Сколько драгоценных деревьев в этом диком краю, где они никому не нужны!
— Это правда; но когда европейцы являются сюда, то они хищнически эксплуатируют и все это богатство, и туземцев, которые не получают от пришельцев почти никакой пользы, но на которых зато обрушивается множество бедствий.
Во время этой беседы стая очень крупных птиц села на мускатник и тотчас принялась клевать плоды.
— Что за птицы? — спросил Корнелиус.
— Вид голубей.
— И они питаются мускатными орешками?
— Да, это лакомство для них. Но они приносят и пользу, перенося повсюду семена мускатника; благодаря им мускатные деревья вырастают там, где человек не сажал их.
— Как же это, дядя?
— Птицы проглатывают мускатные орехи и выбрасывают их потом, не переваривая; так они разбрасывают их всюду, где только пролетают. Из косточки, попавшей на благодатную почву, вырастает новое дерево. Впрочем, таких птиц, разносящих семена деревьев и таким образом становящихся сеятелями, довольно много.
— При таком питании эти птицы должны быть необыкновенно вкусными.
— Да, говорят. Подстрели–ка одну из них.
Юноша уже хотел поднять ружье, чтобы выстрелить в голубя и удостовериться в правильности своих предположений, когда Ван–Горн остановил его:
— Смотри: вот тебе жаркое получше твоих голубей.
Корнелиус оглянулся и увидел пробегавшее по опушке леса животное, похожее на свинью. Корнелиус выстрелил. Животное, сделав резкий скачок в сторону и громко хрюкнув, скрылось за деревьями.
— Бабируса! — вскричал капитан, успевший рассмотреть животное.
— Она ранена, — крикнул Ван–Горн. — Живее, Корнелиус, бежим за ней!
Корнелиус и Ван–Горн бросились в лес. Они бежали по кровавому следу, оставленному животным на траве и кустах.
Бабируса не могла уйти далеко; топот и хрюканье были еще слышны и мешались с шелестом раздвигаемых кустов и ветвей.
Корнелиус бежал во всю прыть, с ловкостью лани перепрыгивая через все препятствия: корни, лианы. Он далеко опередил непоспевающего за ним Ван–Горна, который с трудом продирался в чаще, стараясь только не упустить из виду Корнелиуса.
Но как ни быстро бежал Корнелиус, истекавшая кровью бабируса еще быстрее уходила от погони.
Эта скачка с препятствиями продолжалась не менее получаса. Наконец Корнелиус увидел животное: бабируса забилась в кусты. Корнелиус выстрелил; он видел, как бабируса упала, очевидно, на этот раз убитая.
— Попал? — кричал Ван–Горн, собравший все свои силы, чтобы догнать Корнелиуса.
— Она не шевелится.
— Хорошо. Теперь нам обеспечен не один вкусный и сытный обед. 550
И оба охотника склонились над убитым животным. Капитан не ошибся: перед Корнелиусом и Ван–Горном действительно лежала убитая бабируса. Это название дано животному малайцами; оно означает свинья–олень.
Бабируса относится к семейству свиней, среди которых составляет особый вид. Она похожа больше всего на кабана, но шея у нее не так толста, морда более вытянута, глаза очень маленькие; длинные же лапы резко отличают ее от других животных из семейства свиней, и им, по–видимому, она обязана названию — олень. Но есть у бабирусы и другие отличающие ее от свиней черты: щетина у нее короткая и мягкая, цвет ее — пепельно–серый; клыки бабирусы в обеих челюстях загнуты вверх и назад полукругом, так что морда животного обрамлена как будто рукоятками шпаг; верхняя челюсть вооружена двумя длинными клыками, загнутыми также назад. Несмотря на свою величину — они имеют около тридцати пяти сантиметров, — эти клыки не имеют большого значения: страшнее бивни нижней челюсти, которыми бабируса наносит очень тяжелые раны.
Бабируса — дикое животное; она живет в девственных лесах на островах Малайского архипелага. Но взятая совсем молодой, бабируса легко приручается. Туземцы охотятся на них и уничтожают в большом количестве, так как мясо бабирусы очень вкусно.
Такая бабируса и была убита теперь Корнелиусом.
— Вторая пуля попала прямо в челюсть, — говорил Корнелиус Ван–Горну, рассматривая убитое животное.
— Разрежем ее на четыре части: хотя и жаль, но мы вдвоем сможем унести только четверть. Нужно скорее разделаться с бабирусой и отправляться назад. Мы пробежали, наверное, километра три, и капитан будет беспокоиться. Да и заблудиться в этой чаще не так трудно.
