Эмилио Сальгари - На Дальнем Западе. Ловцы трепанга
Корнелиус, Ханс и Ван–Горн застыли на месте, как будто парализованные ужасом. Не растерялся один капитан: он схватил топор и бросился на питона, прекрасно понимая, что и одна минута промедления могла стать роковой для несчастного Лю–Ханга: его тело уже сдавало под жестоким давлением колец змеи.
Топор, взвившись над змеей, одним ударом перерубил ее туловище надвое. Удар был смертельный; боль заставила питона разжать тиски своих объятий и выпустить из них свою жертву. Но и теперь, разрезанная надвое, окровавленная, змея взметнула верхнюю часть своего туловища и со свистом бешенства бросилась на своего противника.
Ван–Сталь был человек не робкого десятка, он снова взмахнул топором над головой змеи. Голова отделилась от туловища и упала в траву, где уже корчились две части питона.
— Бедняга, — сказал капитан Лю–Хангу, который все еще лежал на земле и не мог перевести дух, — кости–то у тебя целы?
— Кости целы, — отвечал ему Лю–Ханг слабым прерывающимся голосом, — я задохнулся бы, если бы вы не пришли мне на помощь.
— Как же ты вовремя не заметил питона?
— Я стоял спиной к кустам, когда почувствовал, что змея обвила меня. О, как я испугался!
— Я думаю. Хорошо, что я подоспел вовремя.
— Как я вам благодарен, капитан!
— Первый раз я испытал такой страх, — заговорил Корнелиус, выйдя из оцепенения. — У меня ноги подкосились.
— Не удивительно, что ты так испугался: тигр и тот не осмеливается приблизиться к питону. Лю–Ханг, ты полежи, покуда придешь в себя, а мы опять примемся за работу.
Ван–Горн взял палку, обточенную капитаном в виде пестика, и принялся толочь розовую массу в пне дерева.
— Ван–Горн, зачем ты толчешь саго, а не выбираешь его из пня? — удивился Ханс, который все время внимательно следил за работой Ван–Горна.
— Муку невозможно иначе выбрать из ствола: волокна дерева крепко связывают ее с корнями, — ответил Ван–Горн.
Ван–Сталь подошел к пню, засучил рукава и запустил руку внутрь. Он извлек муку, смешанную с очень белыми крепкими волокнами.
— А волокна тоже идут в пищу? — заинтересовался Корнелиус.
— Они жестки и несъедобны. Муку отделяют от них; а для этого нужно решето, и мы его потом сделаем из этой же самой пальмы.
Капитан сложил всю извлеченную из ствола массу саго, потом опустил в пень, служащий теперь ступкой, один из кусков разрубленного Ван–Горном дерева и истолок находившиеся в нем зерна саго так же, как и находившиеся в пне. Запас муки еще увеличился.
Теперь оставалось только отделить муку от волокон, но эта операция была отложена на следующий день, так как уже спускалась ночь. Но несколько килограммов этого крахмалистого вещества были все же взяты для приготовления хлеба. Ван–Горн смешал их с водой и снова истолок в стволе; потом вынул, слепил из них хлебцы и положил их печься на угли.
Хлеб из саго, еще теплый, вместе с мясом черепахи составил такое меню, что все не могли нахвалиться.
После ужина Ван–Горн воткнул в землю несколько палочек и перекрыл их громадными банановыми листьями, чтобы уберечь муку от ночной сырости, а вокруг этого «склада» разбросал опорожненные уже куски дерева, окружив таким образом «склад» искусственным валом.
Вскоре все, разбитые усталостью, заснули, кроме Корнелиуса, оставшегося на карауле на первую половину ночи.
Ночь прошла совершенно спокойно. Ни один человек не показался за все время вблизи лагеря голландцев.
Утром, едва пробудившись, все снова принялись за работу, чтобы сделать запас хлеба. Ван–Горн приготовил решето и просеял муку, совершенно очистив ее от древесных волокон.
В дупле того же пня, который служил ступой, мука была замешана с водой; потом из нее слепили хлебцы, по килограмму каждый, обернули их в листья банана и испекли на углях костра.
К полудню хлебцев было столько, что все пятеро едва могли унести их. Остаток муки был брошен птицам.
— Вот у нас запас хлеба больше чем на неделю, — удовлетворенно говорил Ван–Сталь.
— Все у нас есть теперь, кроме мяса, — заметил Ханс.
— И мясо будет. В пути, если нам и не встретится ни один зверь, мы собьем несколько птиц; в этом лесу немало таких, мясо которых очень вкусно.
— Хорошо бы захватить с собой в дорогу и воды. Ведь может случиться, что за целый день мы не встретим ни одного источника или речонки.
— Во что же мы ее возьмем: у нас нет ведь ни одной бутылки?
— И у папуасов нет бутылок, — возразил Ван–Сталь, — но, выходя в море, они всегда берут с собой изрядный запас пресной воды. Природа сама снабжает их бутылками.
— Какими же?
— А вот смотри…
И капитан показал на группу бамбуков, росших в нескольких шагах от них. Он подошел к бамбуку и топором срубил самый толстый.
— Вот тебе и бутылка, Ханс, — смеялся Ван–Сталь, глядя на удивленное лицо своего племянника. — Удивляться нечему. Ведь ты знаешь, что у бамбука между двумя коленами полый ствол.
— Теперь я понимаю, — вскричал Ханс, — над коленом проделывают дыру и ствол наполняют водой.
— Совершенно верно. Как видишь, это не так сложно. Теперь приготовьте несколько бутылок, а завтра перед выходом мы наполним их водой. Сегодня же мы отдыхаем.
Но долго отдыхать им не пришлось. Вскоре из–за деревьев послышался собачий лай, нарушивший их безмятежный отдых.
— Не папуасы ли это возвращаются? — встрепенулся Корнелиус.
— Папуасы не держат у себя собак, — ответил капитан, но все же взял в руки ружье и замер в ожидании.
— А может быть, это какой–нибудь охотник–европеец? — подумал вслух Ханс.
— В этой глуши, вдали от всякой посещаемой европейцами гавани? Нет, не может быть, — твердо сказал Ван–Горн.
— Может быть, какой–нибудь исследователь…
— Возможно, но боюсь, что это не так. Лай раздался снова и с той же стороны.
— Да собачий ли это лай?
— Слушайте: разве это не собачий лай? Тут не ошибешься.
— А почему же он не удаляется и не приближается?
— Да, это странно.
— Что бы там ни было, нужно узнать, что это такое. Берите свои ружья и ступайте за мной, — сказал Ван–Сталь Корнелиусу и Хансу.
Сам он поднялся с земли и с ружьем в руке бесшумно стал пробираться к лесу. Корнелиус и Ханс пошли за ним.
Они шли скрываясь за деревьями и кустарниками, чтобы в случае опасности успеть укрыться от отравленных стрел. В лесу уже было почти совсем темно, хотя солнце только заходило.
Снова послышался лай. Каково же было удивление Корнелиуса, Ханса и капитана, когда лай донесся на этот раз откуда–то с высоты, с дерева.
