Эмилио Сальгари - На Дальнем Западе. Ловцы трепанга
Капитан покатился со смеху.
— Ты смеешься? — возмутились братья. — В чем дело?
— И есть над чем посмеяться. Хотите увидеть пресловутую собаку? Посмотрите вон на то дерево.
Братья посмотрели на дерево, но ничего не увидели и вопросительно посмотрели на капитана.
— Да где же собаки?
— Наверх посмотрите, на самую верхушку.
Еще более удивленные Корнелиус и Ханс подняли глаза к верхушке дерева. Перед ними на суку сидела птица, по величине и оперению похожая на ворону; время от времени, с равными промежутками, она испускала крик, который нельзя было отличить от лая собаки.
— Ну и страна! — воскликнул Ханс. — Собак здесь нет, но зато лают птицы.
— Хорошо, что они безвредны, — сказал капитан. — Такой лай не может нам причинить никакого вреда. Мы можем теперь спокойно вернуться назад.
Они вернулись в лагерь уже в полной темноте и тотчас улеглись спать.
И эта ночь, как и предыдущая, прошла совершенно спокойно, если не упомянуть о ложной тревоге, поднятой караулившим Ван–Горном: его встревожили пробегавшие где–то в отдалении звери.
К восходу солнца наши путники, вполне теперь отдохнувшие, были на ногах. Груз саговых хлебцев был разделен между всеми пятерыми в соответствии с силами каждого; несколько бамбуковых бутылок было наполнено водой, и все двинулись в дальнейший путь.
Отряд снова углубился в лес, по–прежнему идя на запад в расчете придти к берегам реки Дорга.
Как трудно было пробираться по этой чаще раскинувшихся во все стороны пышных деревьев и кустарников, таких густых, что луч солнца едва пробивался сквозь листву! Тековые деревья, саговые пальмы, лимонные деревья, сахарные пальмы, ротанга сменяли друг друга. Листва их сплеталась на верхушках так густо, что образовывала сплошной плотный навес над землей, а стволы соединялись цепкими лианами; по земле же тянулись нескончаемые сплетения ползучих растений.
Не было недостатка в этом лесу и в плодоносных деревьях.
Здесь было немало манговых деревьев, нежные плоды которых не раз утоляли жажду наших путешественников. Далее рос дуриан, громадные плоды которого, покрытые очень крепкими шипами, могут причинить серьезный вред, если упадут на голову проходящего; потом шли artocarpusintegrifolia — хлебные деревья с такими крупными плодами, что только несколько человек могли поднять и унести их.
Часа через три путники очутились среди деревьев, от которых исходил какой–то особый приятный и пряный запах.
— Какой запах! — воскликнул Корнелиус. — Ты чувствуешь, дядя?
— Да, — ответил Ван–Сталь.
— Откуда этот запах? Он исходит от этих деревьев?
— Да, от этих самых. Вот если нарвать их плодов, можно заработать очень много денег.
— Что же это за плоды?
— На этих деревьях растут маленькие орешки, их называют мускатными и очень высоко ценят в наших краях. Посмотрите, они стоят того.
Глава двадцать первая. В погоне за зверем
Мускатник отдаленно напоминает европейский лавр, но он гораздо красивее. Мускатник невелик: всего семь—восемь метров в высоту. Растет он дико, но выбирает особую почву, одновременно и влажную и открытую для солнечных лучей. Встречается он только на нескольких островах Молуккского моря, на Новой Гвинее, на островах Банда и острове Амбойна; все остальные плантации уже давно опустошены голландцами.
Плоды мускатник дает только на девятом году, но плодоносным остается в течение шестидесяти—девяноста лет, при условии, конечно, хорошего ухода: тщательной поливки и обрезки.
То, что называется в Европе «мускатным орехом», не растет на дереве в том виде, как мы его знаем. Плоды мускатного дерева представляют собой нечто вроде крупных абрикосов с желтой кожурой; созрев, они раскрываются и обнажают красноватую мякоть, мясистую и волокнистую, в середине которой находится мускатный орех в очень крепкой скорлупе.
Цветет и дает плоды мускатник круглый год, но орешек созревает только на восьмом—десятом месяце; собирают же его обычно в апреле, июле и ноябре.
Для сохранения орешка от порчи его сперва высушивают на солнце в продолжение трех или четырех дней; потом, освободив от скорлупы, бросают в таз, наполненный водой, смешанной с небольшим количеством извести; таким путем орешки оберегают от истачивающих их насекомых. Иногда вместо непосредственной скорой сушки на солнце, несколько ослабляющей их запах, мускатные орешки заворачивают в листья и кладут на несильный огонь.
Самые лучшие и ароматные орешки — те, которые рвут и собирают руками с дерева за несколько дней до того, как они вполне созревают; те же, которые, созрев, падают сами с дерева или срываются с диких деревьев, не так хороши.
Эти орешки настолько дороги, что голландцы, когда–то хозяйничавшие на большинстве островов Малайского архипелага, обратили на торговлю ими особое внимание. Благодаря этому вниманию мускатные орешки стали источником настоящих бедствий для туземцев тех островов, где растет мускатник.
Голландцы решили прибрать к рукам всю торговлю пряностями, приносившую громадные барыши, и не допустить к ней других европейских торговцев. Для этого они решили ограничить число деревьев, чтобы иметь возможность наблюдать за ними, и прежде всего распорядились уничтожить все леса мускатника, которые встречались где–либо на островах Океании, вне двух островов — Банда и Амбойна. Что касается последних островов, то там число этих деревьев было строго ограничено многочисленными предписаниями власти. Туземцам было запрещено иметь деревья сверх определенного, установленного для каждого количества. Нарушителю этих предписаний угрожала смерть. Одно только присутствие чужеземного торговца на том острове, где рос мускат, влекло за собой обезглавливание, а иногда даже колесование тех, кого власти заподозрили в незаконной торговле. Голландская компания содержала на каждом острове «приставов–вырывателей», которые тщательно следили за тем, чтобы количество деревьев не превышало указанную норму; остальные деревья они уничтожали, вырывая из земли, за что и получили название «вырывателей». Это делалось специально для поддержания высоких цен в Европе.
Но все деревья не могли быть истреблены голландцами, так как земли внутри островов были мало исследованы, в некоторые места голландцы даже не проникали, и поэтому в диком виде мускатник продолжал еще расти, не подчиняясь велениям колонизаторов–завоевателей. Но и другим торговцам эти деревья, росшие на свободе, также не были известны, и голландцы смогли действительно установить монополию на торговлю пряностями. В течение двух с половиной столетий, с XVII до половины ХГХ века, амстердамский рынок оставался единственным в мире, на котором можно было покупать мускатный орех и головки гвоздики.
