Виктор Егоров - На железном ветру
Тюрьма находилась недалеко от причалов порта, и оба ее этажа были набиты мелкими преступниками. Казенной одежды здесь не выдавали, потому что, как уверял Кыро — тридцатилетний человек с перебитым носом и мутными от частого употребления гашиша глазами, — деньги, отпускаемые на арестантские халаты, начальник тюрьмы считал своей премией. На прогулках в тесном дворике Михаил встречал оборванцев, перед живописностью которых бледнели персонажи горьковской пьесы «На дне». Многие, проиграв одежду в карты или отдав за понюшку кокаина, носили мешки с отверстиями для головы и рук. На одном горемыке и вовсе не было ничего, кроме рваной каракулевой шапки да платка, опоясывающего бедра.
...Прежде чем попасть в тюрьму, Михаил и Лора неделю просидели в полицейском участке. Донцов просил разрешения, поскольку он русский, обратиться к советскому консулу. Занимавшийся его делом следователь Экшиоглу обещал подумать. Видимо, перевод в тюрьму и был результатом его раздумий.
Михаил не знал, за что они с Лорой сидят: в полиции им не предъявили формальных обвинений. Из вопросов следователя он понял, что его подозревают в противозаконной политической деятельности, в экстремизме, в анархизме, в коммунизме и т. д. Следователь явно плохо разбирался в этих вещах, поскольку все сваливал в одну кучу.
Не знал Михаил и того, что Экшиоглу запросил о «чете Сенцовых» Интерпол[21]. А вскоре следователь посетил прокурора и доложил ему результаты.
— По справке Интерпола, эффендим, Сенцовы высланы из Франции за содержание игорного дома. Таким образом, в Турцию они прибыли не с политическими целями. Думаю, их можно освободить — пусть добиваются въезда в Россию через советское консульство.
— Вы упрощаете дело, Экшиоглу-эффендим, — сухо ответил прокурор. — Сенцовы — эмигранты. С какой же стати русские пустят их к себе? Чепуха. Сенцовы и не подумают покинуть Турцию, а это значит, что рано или поздно нам придется с ними повозиться.
— Но, эффендим, они производят неплохое впечатление.
— Вон как! Может быть, у них есть счет в швейцарском банке и чековая книжка?
— Нет, эффендим. Всего пятьдесят пять долларов.
— Вот видите. У нас в Стамбуле достаточно аферистов. Отправьте их пока в портовую тюрьму.
Камера № 15 на втором этаже, куда попал Донцов, считалась «аристократической». У ее обитателей водились деньги.
Суммой, которую мог ежедневно расходовать заключенный, а также добротностью одежды и определялась степень «аристократизма». Деньги здесь были первой необходимостью, ими оплачивались продукты «с воли». Тюремную пищу — хлеб — смесь песка и глины с отрубями — и жидкую баланду — есть было невозможно.
Целыми днями четверо арестантов, усевшись на полу, резались в карты. Изо рта в рот переходила толстая сигарета, начиненная гашишем. Разговоры не шли дальше узкого круга тем: еда, женщины, прошлые подвиги на воле. Больше всех говорил грек Петрополис. Желая выглядеть человеком образованным, он поминутно вставлял в свою речь имена античных богов. Выходило очень складно, и никому не было дела до того, что Фемиду он путал с Федрой, Зевса с Ксерксом, а Посейдона с Наполеоном.
Зия не претендовал на образованность, зато не упускал случая обругать жуликами дипломированных фармацевтов и аптекарей. Его вера в необыкновенные целительные свойства меловых таблеток могла бы поколебать устои современной медицины, не окажись он за решеткой. Зия всерьез уверял, что знает десятки людей, которых его меловые таблетки вылечили чуть ли не от проказы, не говоря уже о гриппе или завороте кишок.
Юсуф большей частью молчал.
Все трое, в особенности лжеархеолог Петрополис, заискивали перед Кыро. Во всяком случае так было до появления Донцова.
Как новичку, Михаилу отвели место в дальнем от окна углу, около параши. Нар не было, спали на полу, на тонких соломенных матрацах. Первая ночь в тюрьме прошла беспокойно. До рассвета Михаил отбивался от клопов. Они дождем сыпались с потолка, и все — на него одного, должно быть, пресытившись старожилами камеры.
Утром Донцов проснулся поздно. Еще не открыв глаза, услышал сиплый голос Кыро.
— Последний раз говорю, носатый: примешь ставку? Аллахом заклинаю, не вызывай мой гнев!
— Но, Кыро, вещь не твоя и когда урус[22] проснется...
— Когда он проснется, он узнает, что здесь мое слово — закон! — рявкнул Кыро.
— Ну, хорошо, хорошо.
Михаил оторвал от подушки голову и сразу обнаружил отсутствие пиджака, которым в дополнение к одеялу укрылся с вечера. Игроки, образовав тесный кружок, сидели частью на постели Юсуфа, частью на полу. Петрополис сдавал карты — он «держал банк». Михаил встал, заглянул через головы — «в байке», аккуратно свернутый, лежал его пиджак.
Нельзя сказать, что он не был подготовлен к такому обороту событий. И все же под сердцем возник холодок — драки не миновать. Пиджак? Нет, дело не в пиджаке. Он должен утвердить свою неприкосновенность, иначе за пиджаком последуют брюки, за брюками — ботинки. А главное — ему надо сохранить капсулу с негативами. Да, как это ни скверно, начинать знакомство придется с укрощения Кыро.
Михаил подошел к играющим. Ни Кыро, ни его приятели даже головы не повернули в его сторону.
Резкий удар ногою в челюсть оторвал Кыро от пола и отбросил к стене. Юсуф, успевший подняться только на четвереньки, отлетел в другой угол.
— Э-эй! — завопил длинноносый Петрополис, прикрыв руками голову. — Не я взял твой пиджак!
Зия растянулся на полу и проворно отполз в сторону. Кыро, держась за щеку, встал. Правая рука нырнула в карман брюк. Налитые злостью глаза уперлись Донцову в живот. Боковым зрением Михаил видел: Юсуф сидит на полу, крутит головой. Шагнул к Кыро. Навстречу, целясь в живот, выставилось тонкое жало ножа. Молниеносное обманное движение, нож метнулся в сторону. Левая рука Михаила впаялась в запястье налетчика, рывком швырнула его на середину камеры. Удар в лицо с разворотом плеча — Кыро мешком рухнул на цементный пол. Михаил не торопясь поднял нож, внимательно оглядел обитателей камеры.
Грек Петрополис льстиво улыбнулся.
— Хорош урус — настоящий Гераклит[23].
Тяжело дыша, Донцов сел на свою постель, закурил сигарету. Пиджак все еще лежал на полу, вокруг были рассыпаны карты.
Кыро поднял голову, застонал. Глаза его заплыли, щека распухла. Встретившись с ним взглядом, Михаил сказал:
— Эй, ты! Кыро, что ли... Подай-ка мой пиджак.
Грек Петрополис сорвался было с места, желая услужить, но Михаил остановил его негромким окликом:
— Носатый, замри!
Строго повел глазами на Зию.
