Виктор Егоров - На железном ветру
«Однако ловок, — отдал должное инспектору Михаил, — я так и не заметил, когда он вытянул из паспорта кредитки».
— Сядем, Колокольчик, — оказал Михаил, когда сборы были закончены и осталось только выйти к ожидавшему у подъезда такси.
— Зачем? — Лора недоуменно округлила глаза.
— Садись, садись, — потянул ее за рукав Михаил. — Таков русский обычай — посидеть перед дорогой.
— И пока не поздно вспомнить о том, что забыто.
— Напротив, о том, чего нельзя забыть.
Она опустилась рядом с ним на краешек кровати и притихла. А когда настала пора уходить, проговорила грустно и проникновенно, как умела только она одна:
— Знаешь, мне жаль покидать эту комнатку. Мне кажется, здесь остается частица меня.
— Надеюсь, не бо́льшая?
— О, не шути. Это прекрасный обычай — перед отъездом вспоминать о том, чего нельзя забыть.
18
«Наргиз» отвалил от причала в полдень девятнадцатого января.
Дул свежий норд-вест. Как только судно миновало территорию порта, стала ощущаться качка. Ветер срывал пенные гребни волн, сеял на палубу холодную водяную пыль. Лора, однако, не захотела спуститься вниз, в каюту. Она стояла у борта, смотрела на уходящий город, на далекие голубые холмы Этуаль.
Прошли острова Ратонно, Иф, Помег, вскоре они слились с полосою далекой земли. Затем город скрылся за мысом Круазет, и только лобастая голова горы Сен-Сир все еще возвышалась над синепенным простором.
Донцов молча стоял рядом. Он понимал состояние Лоры, понимал, что слова утешения излишни. Вернее всего, она никогда больше не ступит на землю Франции. Тоска ее пройдет не скоро.
Теперь каждый оборот винта приближал Михаила к Родине. Удручало одно: жалея машину, Ахмет-Оглы шел черепашьим ходом в семь-восемь узлов, что, с учетом возможных штормов и встречных ветров, грозило на полмесяца растянуть путешествие до Стамбула. Когда Михаил намекнул, что, мол. обычно такой переход занимает не более шести суток, Мирза Ахмет-Оглы ожесточенно надвинул на лоб фуражку и сказал:
— Купите у меня пароход, Сенцов-эффендим, и с помощью аллаха я выжму из этой прекрасной машины все двенадцать узлов.
Хотя согласно судовой роли Михаил выполнял обязанности палубного матроса, Ахмет-Оглы, когда они оставались наедине, обращался с ним, как с равным.
Поэтому Михаил не считал нужным разочаровывать его в своих финансовых возможностях. Денег, однако, оставалось мало. После того как в одной из лавчонок на улице Ноайль был продан швейцарский «гибрид», весь капитал составил пятьдесят восемь долларов. А путь на Родину не был устлан розами, и неизвестно, какие неожиданности готовила судьба.
Еще перед отъездом из Парижа с Лионского вокзала Михаил послал письмо Тадеушу Липецкому. Истинный смысл письма открывался тому, кто знал код — метод комбинации половинок слов. Теперь, что бы с Донцовым ни случилось, Воронину станет известно о существовании Ферро-Лаврухина, о его окружении и о роли бывшего деникинца в деле Брандта.
....Берега Франции скрылись за горизонтом. На палубе становилось слишком свежо.
— Пойдем вниз, Колокольчик, — сказал Михаил, беря Лору под руку. — Тебе скоро на камбуз, а мне на вахту.
Она кивнула и позволила себя увести. В каюте она опустилась на койку — сутулая, озябшая, — опросила:
— Жорж, как будет там?
Он едва расслышал ее и понял, что она имела в виду. Он чувствовал себя несчастным от невозможности помочь ей. Потоптавшись рядом, сказал:
— Хорошо будет, Колокольчик.
— Но я не знаю ни слова по-русски.
— Ну, полно, зачем на себя клеветать, — оживленно подхватил он, довольный тем, что Лора не замкнулась в себе. — Кое-что ты знаешь.
— Лью-бо-вь... ка-ла-кол-ши, — с усилием сказала она. — Это так мало.
— Нет, это много.
Губы ее тронула благодарная улыбка.
Погожий февральский день близился к вечеру, когда «Наргиз» вошел в бухту Золотой Рог. Огромный город раскинулся на прибрежных холмах по обеим сторонам неширокой бухты. Там и тут среди зданий, как пальцы, торчали минареты. Михаил сразу узнал знакомый по открыткам огромный купол Айя-София. По краям бухты, казалось от самой воды, вздымались трубы заводов, верфей. Множество мачт с трепетавшими на них под легким бризом флагами виднелось в стороне Ункапаны. Сдержанный шум катился над водами со стороны города и Галатского моста.
— Ну вот, — весело сказала Лора, как видно, довольная окончанием морского путешествия. — Здесь-то мне, верно, и придется укрощать бенгальских тигров — ведь отсюда недалеко до Индии, не правда ли?
— Всего каких-нибудь пять тысяч километров.
— О, для нас с тобой это сущие пустяки.
Михаил видел: она храбрится; на самом деле ее угнетает неизвестность.
«Наргиз» ошвартовался у Галатской пристани. Тотчас на борт взошел офицер в сопровождении двух полицейских. Полицейские стали у трапа, а офицер скрылся в капитанской каюте. Сейчас, сверяясь со списком, он начнет проверять паспорта членов команды. Там же у капитана хранились паспорта четы Сенцовых. «Пронесет или не пронесет?» — шагая по палубе, думал Михаил. С той ночи как перешел польскую границу, эта игра в чет-нечет успела стать привычной. Томительно потянулись минуты. Вскоре на палубе появился Ахмед-Оглы, хмурый и озабоченный. Увидел Донцова, знаком пригласил в каюту. «Не пронесло», — екнуло сердце.
Поднявшись ему навстречу, полицейский офицер сказал:
— Господин Сенцов, соблаговолите вместе с вашей супругой пройти в полицейский участок порта. Не беспокойтесь, мы вас не затрудним, ваши чемоданы будут доставлены туда моими людьми.
«Черт возьми, откуда у полицейских чипов эта парикмахерская любезность? — испытывая чувство раздражения, и досады, спросил себя Михаил. — Можно подумать, что все они воспитываются на чтений великосветской хроники».
— Не понимаю, эффендим, чем мы провинились перед турецкими властями?
— Я вас и не обвиняю, Сенцов-эффендим. Но в ваших паспортах есть отметка о высылке из Франции, а въездных виз нет.
— Да ведь мы не пассажиры.
— Но и не моряки.
Спорить было бесполезно. Останься Донцов с офицером хоть на минуту с глазу на глаз, он попытался бы пустить в ход самый веский аргумент — полсотни долларов. Но рядом сверкал своей бритой головой Муса Ахмед-Оглы.
Михаил вышел из каюты и, оглядевшись, сунул в носок капсулу с негативами.
Из окна камеры виднелось небо и участок стены с колючей проволокой, натянутой по гребню. Кроме Михаила, в камере сидело еще четверо: налетчики Кыро и Юсуф, торговец фальшивыми античными древностями длинноносый грек Петрополис и быстроглазый молодой человек по имени Зия, считавший себя аптекарем на том основании, что под видом аспирина, кальцекса и прочих лекарств сбывал искусно выточенные из мела таблетки.
