Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю
— Там видно будет, — ответил Бобренок уклончиво и приказал Толкунову: — Собери их вещи, а я попробую потолковать с соседом. С уважаемым Григорием Ефимовичем Сойкой.
Толкунов одобрительно кивнул и спросил:
— Патруль оставляем тут?
— Да, они парни толковые и полчаса посидят в доме сами. Пока полковник не подошлет подкрепление.
Григорий Ефимович Сойка спал после ночного дежурства. Жена разбудила его, и он вышел в переднюю в нижнем белье, зевал и растирал грудь ладонями, пытаясь прогнать сон. Увидев Бобренка, не испугался и не встревожился, только потоптался босыми ногами и сказал:
— Я, прошу вас, сейчас оденусь, не знал, что такой пан...
— Не надо, — остановил его Бобренок, — две минуты, больше я вас не задержу.
Сойка снова потоптался босыми ногами, подавил зевок и согласился:
— Так прошу вас очень.
— Вы рекомендовали Картошу в квартиранты офицеров?
— Ну, это еще как понимать...
— Отвечайте, рекомендовали?
— Один знакомый поинтересовался: у кого есть свободная комната. Чтоб отдельная, без детей и тому подобное. Спокойно чтобы, значит... Я и сказал: у Картоша.
— Что за знакомый?
— А-а, есть такой, пройдоха... Дмитрий Рубас, у нас на станции работает.
— Ваш добрый знакомый?
— Да нет — «здравствуй, до свидания»... Просто знает, что я на Богдановке, а тут люди в своих домах живут, спокойствие, выходит, и тишина.
— А вы тех офицеров, знакомых Рубаса, видели?
— Почему не видеть? Они не прятались.
— В городе встречали?
— А я в городе редко бываю. Отдежурил — и домой. Дел хватает.
— Значит, ни с кем их не видели?
— Нет. — Сойка зевнул и спросил: — А что они?
— Ничего, — ответил Бобренок.
Ему стало ясно: вряд ли Сойке известно что-либо интересное. Майор попрощался с хозяином. Тот чуть не зевнул снова и пошел досыпать, а Бобренок возвратился на улицу.
«Виллис» пыхтел мотором под двором Сойки. На заднем сиденье рядом с Толкуновым устроился Картош, и заметно было, что ему удобно и приятно, всем своим видом подчеркивал, какой значительной персоной стал. Он свысока поглядывал на сестру, вышедшую из своего двора, и Бобренок подумал, как мало иногда нужно, чтобы проявилась та или другая черта человеческого характера.
Майор сел впереди. Картош откинулся на спинку сиденья и помахал сестре рукой — совсем как официальная особа, прощающаяся с подчиненными. В это время Виктор рванул машину, и деда бросило вбок, наверно, мог бы выпасть из «виллиса», если бы Толкунов не придержал его за плечо. Для старика, пожалуй, весь эффект был испорчен, но он быстро пришел в себя, выпрямился и застыл с важным видом, искоса посматривая на прохожих.
Они вошли в офицерскую столовую и заняли отдельный столик. Это тоже понравилось Картошу — придвинул к себе тарелку с закуской, однако Бобренок попросил:
— Взгляните, дедусь, нет ли той девушки? Блондинки, с которой видели ваших жильцов?
По залу сновали официантки с подносами, некоторые из них — крашеные блондинки, и Картош стал приглядываться к ним. Он старательно вертел головой, провожая взглядом каждую из них, но запомнившейся ему девушки среди блондинок не обнаружил. И тогда Бобренок, оставив старика с Толкуновым, отправился к начальнику столовой.
Солидный, но моложавый капитан интендантской службы понял его с полуслова. Он сам не без интереса посмотрел на фотографию того, кто выдавал себя за лейтенанта Федора Гроша, и покачал головой: к сожалению, не запомнил такого офицера. Но у девушек, он выразил свое глубокое убеждение в этом, лучше память на молодых офицеров. И сейчас он организует официанток.
Первые две девушки, приведенные интендантом в кабинет, если можно было назвать кабинетом закуток за кухней, заставленный ящиками, не узнали Федора. Рассматривая снимок, подталкивали друг друга, их явно больше интересовал Бобренок, особенно женщину с высокой грудью, по мнению майора, чересчур высокой, к тому же больше всякой меры оголенной. Официантка поправила фартук, отчего ее грудь стала еще выше, и сказала с нотками печали в голосе:
— Кто это его? Хороший лейтенант.
— Он столовался у вас? Не помните?
— Во всяком случае не у меня.
— Разве помните всех своих клиентов?
— Ну, может, не всех, много тут... разных офицеров... А этот видный...
Она еще раз стрельнула на Бобренка глазами и пошла в сопровождении подруги, бросив на прощание:
— А вы, майор, садитесь за мой столик, не пожалеете. Кормят у нас вкусно, а я не задержу.
Чуть ли не вслед за ними интендант привел еще двух девушек, но они тоже не вспомнили Гроша. Потом в закуток вошли сразу трое. Они едва втиснулись сюда, стояли, рассматривая фотографию, передавали из рук в руки, и наконец высокая, полноватая, но совсем еще молодая официантка воскликнула:
— Девочки, это же Людкин лейтенант, Федька!
— Да, Федька, — подтвердила вторая. — Что с ним?
— Погиб, — коротко объяснил Бобренок, почувствовав ускоренное сердцебиение. — Говорите, Людкин?
— Людки Платовой, — уточнила высокая девушка. — Она с ним гуляет. Гуляла... — поправилась она.
— Давайте сюда вашу Люду Платову! — Бобренок обрадовался, вероятно, как ученый, осознавший, что сделал открытие.
— Выходная, — охладил его пыл комендант.
— Адрес?
— Тут недалеко, возле Лычаковки. Хотите, покажу?
Майор хотел, и даже очень. Интендант третьим примостился на заднем сиденье, и «виллис» рванул по Пекарской к Лычаковскому кладбищу.
Людмила Платова жила в маленьком частном домике. Интендант, видно, хорошо знал свои кадры. Он постучал слегка в окно подле входных дверей, и занавеска тут же отодвинулась. Бобренок увидел и правда красивую блондинку с пышными волосами.
— Выйди, Люда, — сказал интендант.
Девушка кивнула, однако появилась не сразу: что ж, пожалуй, нет на свете женщины, которая не задержалась бы хоть чуть-чуть в самый неподходящий момент.
Майор нетерпеливо постукивал ногой, кляня в душе всех женщин за медлительность. Наконец Платова, выглянув из дверей, спросила:
— Вы все ко мне?
— Наверно... — начал интендант.
— И этот? — указала на Картоша. — Ему же скоро сто лет.
Бобренок поморщился: невоспитанность, даже грубость Людмилы Платовой взбесили его.
— Думаете, гулять к вам приехали? — спросил он раздраженно.
Но официантку это нисколько не смутило:
— Компания подходящая, и можно кое-что организовать... А дедушку сразу положим бай-бай...
Толкунов подошел к ней, крепко взял за локоть.
— Брось, — прикрикнул он строго, — и не валяй дурочку. Тоже мне, бандерша нашлась. — Взял у Бобренка фотографию Гроша, поднес чуть ли не к самым глазам Платовой. — Узнаете? — спросил он.
