Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю
— Брось, — прикрикнул он строго, — и не валяй дурочку. Тоже мне, бандерша нашлась. — Взял у Бобренка фотографию Гроша, поднес чуть ли не к самым глазам Платовой. — Узнаете? — спросил он.
Бобренок увидел, как кровь отлила от щек девушки, лицо вытянулось.
— Федор! — воскликнула она. — Как же так?
— Знаешь его? — Толкунов сильнее сжал ее руку.
— Федор Грош...
— Все правильно. А его товарища, майора, знаешь?
— Гаркушу?
— Кого же еще, конечно, Гаркушу! Где он сейчас?
— У Стефки.
— Не ошибаешься? — спросил Толкунов так, будто знал и Стефку, и где она живет.
— Вчера мы просидели вместе целый вечер. Но Федор!.. А Гаркуша сказал: в командировке.
— Из которой не возвращаются, — уточнил Толкунов без всякого сожаления. — И майор остался у Стефки?
— Стефка влюблена в него по уши, — сообщила она. — Майор хочет жениться на ней.
— Он ночевал у Стефании?
— А что, запрещено?
— Кто такая Стефка?
— Ященко? — вдруг спросил интендант у Платовой. Та кивнула, и начальник столовой объяснил розыскникам: — Стефания Ященко, наша официантка.
— Она работает сегодня?
— Да.
— Мы не виделись с ней?
— Еще не успели.
Толкунов подумал: прекрасно, что Ященко не успели показать фотографию Федора Гроша, однако официантка, узнавшая его, могла разболтать... А эта Стефания Ященко сообщить Гаркуше...
Он взглянул на Бобренка, видно, майор подумал о том же, так как приказал:
— Быстрее... быстрее назад, в столовую!
Картош тоже двинулся к машине, но капитан остановил его.
— Езжай домой, дед, — мягко сказал он. — Здесь трамвай близко. Никому ничего не говори, возвращайся на Богдановку и держи язык за зубами.
Дед остановился на тротуаре растерянно, а Толкунов подтолкнул к «виллису» нагловатую блондинку. Собственно, она теперь не нужна была розыскникам, но они предпочитали держать ее под рукой на всякий случай.
Они возвратились в столовую вовремя: Стефания Ященко уже знала о гибели Федора Гроша. Да и как могла не знать: в женском коллективе утаить вообще ничего нельзя, особенно такое известие. Правда, смерть лейтенанта не очень поразила Ященко. Она стояла в закоулке интенданта совсем спокойная, и огоньки любопытства горели в ее глазах.
— У вас дома телефон есть? — первое, что спросил Бобренок.
— Откуда? — пожала она плечами, и у майора немного отлегло от сердца: значит, рассказать Гаркуше не успела.
— Знаете майора Гаркушу?
Лицо Ященко расплылось в счастливой улыбке, и она ответила с гордостью:
— Это мой будущий муж!
— Где он?
— У меня. Где же еще?
— Дома?
— Конечно, ждет меня.
Майор вздохнул облегченно — теперь имел возможность хоть немного рассмотреть Ященко. Женщине за тридцать, пожалуй, даже под сорок, однако еще сохранилась, не очень красивая, но хорошо сложена. Лицо скуластое, тяжелая коса закручена на затылке. Она словно оттягивала голову назад, и от этого Ященко казалась выше и выглядела гордячкой. Высокомерие майор уловил и во взгляде, брошенном женщиной на него, и вдруг понял, откуда все это в Ященко. Еще вчера была самой обыкновенной официанткой, каких много, без определенного положения и особых перспектив, одинокая женщина, которой под сорок. Но отныне Ященко чувствует себя совсем иначе — офицерская жена, «пани майорова», как говорят во Львове. Это сразу поставило ее на несколько ступеней выше всех официанток.
На какое-то мгновение Бобренку стало жаль Стефанию Ященко, но лишь на мгновение: не было времени на сантименты и копание в женской психологии.
— Ваш адрес? — спросил он.
— Улица Костельная, тридцать семь. Пятнадцатая квартира.
— На каком этаже?
— Пятый. Но зачем это вам?
— Узнаете, уважаемая Стефания, как вас по отчеству? Васильевна? В свое время обо всем узнаете. Квартира отдельная?
— Да, — ответила заносчиво. — Отдельная двухкомнатная. А что с Федором? Как погиб?
Наконец она вспомнила о Гроше, но без тревоги и особого сочувствия, и майор подумал, что Ященко женщина эгоистичная, а может, поглощена своими чувствами и отгородилась ими от окружающего мира.
— Вот так вот, погиб... — ответил неопределенно и спросил: — Когда Гаркуша вас ждет?
— Через полчаса заканчиваю.
Бобренок представил, что Гаркуша мог просто переночевать у официантки и уже дал деру, может, ему нужна была только ночевка, но вряд ли: закрутил голову женщине, пообещал жениться, чтобы отсидеться в ее квартире, замести следы. Однако в любом случае следовало поторопиться, и он сказал тоном, исключающим возражения:
— Сейчас мы с вами, Стефания Васильевна, подскочим к вам на Костельную. У нас дело к майору Гаркуше.
— Рабочий день не кончился...
— Начальство отпустит, ведь так? — Майор взглянул на интенданта, и тот согласно кивнул. — Вот видите, все в порядке, прошу в машину. — Он подмигнул Толкунову, капитан понял его и ушел с женщиной, а Бобренок набрал номер телефона Карего. Выразительно посмотрел на начальника столовой, и тот вышел. Майор доложил Карему о новых обстоятельствах в розыске.
— Костельная, тридцать семь? — переспросил полковник. — Высылаю в помощь Сулимова с пятью солдатами. Дом окружите. Как собираетесь брать?
— Одолжим ключи у официантки.
— Ее в квартиру не пускайте.
— Конечно, Вадим Федотович. Сулимова ждем на Костельной в двух кварталах от дома. Этот Гаркуша, наверно, матерый волк, и брать придется аккуратно.
— Я выеду сам.
— Нет, — возразил Бобренок несколько фамильярно, в конце концов, они с Карим съели пуд соли вместе и мог иногда это позволить себе, — не полковничье дело — брать шпионов.
— Считаете?.. — не совсем уверенно сказал Карий. — Что ж, действуйте, майор.
Дом на Костельной стоял в ряду таких же каменных исполинов, вплотную к другим, был, правда, на этаж выше соседних и вроде как гордился этим — уставился в самое небо красной крутой черепичной крышей. Через полчаса он был незаметно окружен, и Бобренок, взяв ключи у Ященко, оставил ее в машине на соседней улице под присмотром Виктора. Узнав, что из ее квартиры есть только один выход, майор вместе с Толкуновым медленно поднимался по лестнице.
24
Стефания ушла в столовую на рассвете. Гаркуша пробежался босиком к выходу, проверил, хорошо ли заперта дверь, и снова влез в теплую постель.
Окончательно проснулся Гаркуша уже после девяти, разморенный теплой постелью и сладкими снами. Пружинисто поднялся, прошелся по квартире, прислушиваясь, но не уловил ничего тревожного.
