Дракон среди нас - Ирина Вадимовна Лазаренко
— И ничего он не искрит! — гаркнул Йеруш.
Илидор закатил глаза.
— Ай, да я же сказал, ты нихрена в этом не понимаешь, дракон! Не понимаешь, что такое целый мир в другом драконе, ну или эльфе, что такое мир самоценный, построенный вокруг одержимости, под завязку полный важных дел, которые нельзя не делать, полный особенных смыслов и вот таких огромных, непрозреваемых важностей! К такому миру вообще нельзя приближаться с другими, со своими важностями и полными делами! Нельзя! С чего ты взял, что можно? С чего ты взял, что я могу подвергать риску чужой мир, полный смыслов, задач и достаточностей? А? Такой шикарный мир нельзя соединить с другим полным миром — его возможно объединить только с пустотой, но нахрена самодостаточному миру пустота?.. Ну скажи, дракон, разве я бы не перегрыз горло тому, кто разломает важные вещи в моих повседневностях?
Илидор покачал головой, хотя Йеруш его не видел, но Йеруш и так знал драконий ответ.
— А можешь себе представить, чтоб я смирненько вздохнул и выбросил свои сломанные смыслы или заменил их чужими? Ты можешь представить, чтобы такое сделала Сайя? Мы не способны предложить друг другу ничего более важного, чем то, что у нас уже есть. Понимаешь меня, дракон? Мы не можем! И мы не смеем даже думать об этом! Нельзя предложить другому меньше того, чем у него уже есть, даже если в какой-то момент этого очень-очень хочется!
Дракон молчал. Йеруш тоже умолк на несколько мгновений. Тяжело дыша, словно давя в себе хохот или крик, он изгибался-наклонялся над перилами, цеплялся за них так, словно вот-вот оторвёт.
— Ты себе представляешь, Илидор, что это такое — жизнь, выстроенная вокруг одержимости? Это сильнее страсти и больше, чем любовь! Да! Это больше, сильнее, могучей, чем любовь, если бы она могла случиться! Ничто другое, никто другой не сможет стать более важным и ценным, потому что свою одержимость мы не выбираем, её нельзя приглушить, Илидор, её нельзя перестать чувствовать, её невозможно отменить или заменить, ничем, никем, никак, никогда! Ведь это не одержимость есть у нас, это мы есть у неё — ну хоть это-то ты должен понимать, ты же дракон!
— Я понимаю.
Наконец Йеруш продышался и выпрямился. Он стоял теперь очень прямо и вроде бы спокойно, плечи расслабились и даже слегка поникли, голова была поднята, словно что-то там, в вышине, могло и хотело отвечать на вопросы Йеруша, в особенности на те, которые не требовали ответа. Голос его теперь тоже звучал спокойно, и, возможно, только Илидор способен был расслышать в глубине его напряжённую дрожь-вибрацию.
— Думаешь, Сайя променяет свою башню на меня? Станет наблюдать, как я занимаюсь гидрологией, как я укрепляю свой мир, пока её собственный зарастает паутиной? По-твоему, это будет достойная замена хотя бы тени её одержимости? Или ты думаешь, я останусь бродить вокруг Сварьи, придумывать тут себе какие-то ерундовые задачи, лишь бы не отходить далеко от Сайи, — думаешь, я променяю свой мир на разглядывание чужого?
Илидор покачал головой. Неодобрительно.
— Ради чего? Ради чего конкретно? — Речь Йеруша снова ускорилась и стала набирать гула. — Страсти, которая пройдёт? Любви — любви к тому, кто перестал быть собой, как только начал быть с тобой? Думаешь, хоть одному из нас будет от этого лучше, чем теперь? Да мы возненавидим друг друга через год! А через два года каждый из нас возненавидит себя, разрушившего чужой мир ради проходящести, ради иллюзорности, ради каприза, который казался неодолимым! Нет, Илидор, нет-нет-нет! Лучшее, что можно сделать с таким роскошным чужим миром — посмотреть, восхититься и руками ничего не трогать, не подходить слишком близко, чтобы не случилось катастрофы! А, да что толку об этом говорить, зачем я говорю об этом с тобой, нет, нет, мне срочно нужно заткнуться, считай, что я уже заткнулся, Илидор! Встреча двух миров, наполненных, достаточных и страстно увлечённых, — это сложнее, чем тисканья с драконицей на дереве бубинга! Между поливом огурцов в теплице и сбором жуков для желе!
— Сколько бесповоротности в твоих рассуждениях, — невозмутимо ответил Илидор. — И вся она лишняя.
— Да неужели! — Йеруш спазматически дёрнул руками и таки оторвал кусок перил.
Посмотрел на зажатую в руке деревяшку, безмолвно спрашивая, какого ёрпыля она тут делает, потом разжал пальцы и деревяшка упала в сад. Йеруш уставился в мрачное небо без звёзд, а мрачное небо уставилось на бешеную бурю в глазах эльфа.
Дракон заговорил, и голос его был мягким, как тряпица для полировки серебра:
— Не обязательно сталкиваться, взаимопроникать и что-то ломать в чужих мирах. Можно быть просто рядом — на расстоянии, никуда не врываться с разгона и ничего не разрушать. — Илидор протянул руку, и кончики его пальцев почти коснулись затылка Йеруша. — Держать дистанцию — просто она будет чуть ближе, чем ты говоришь, и тогда два мира смогут обогащаться друг другом, не сталкиваясь и ничего не круша.
Найло покачал головой, его волосы щекотнули пальцы Илидора, и тот одёрнул руку.
— Зафиксировать себя на безопасном расстоянии? Хотя бы понять, где оно? Это больше, чем я могу, Илидор. Это больше, чем я в силах осмыслить, не говоря уже о том, чтобы вытерпеть правильное расстояние хоть сколько-нибудь долго. И знаешь, я вообще не понимаю, с чего ты затеял этот разговор. Не понимаю, о чём я рассуждал сейчас, у меня ведь и в мыслях не было… Выбрось это всё из головы. Хорошо?
Илидор ещё какое-то время постоял, ожидая нового потока слов, нового витка смыслов, но Йеруш молчал. Молчал и не двигался, стоял изваянием, чуть закинув голову и глядя в тёмное тучливое небо без звёзд. И дракон оставил Йеруша наедине с несказанными словами, с неотпущенными в мир смыслами и пустым тучливым небом, бесшумно и молча отступив с балкона в комнату. Только занавеска колыхнулась.
* * *
Сайе никак не удавалось придать нашлемному стеклу достаточной прочности, чтобы вода на большой глубине не вдавила это самое стекло в лицо Найло. Эльфы исписывали расчётами стопки бумаг, размахивали руками, заляпывались чернилами, невпопад краснели, тратили прорву времени на обсуждение идей, в которых Илидор мало что понимал. Листали книги и свитки, накопившиеся у Сайи за годы учёбы. Допекали странными вопросами немногих оставшихся в Сварье торговцев из дальних краёв.
Но самой жизнеспособной пока была брошенная в сердцах идея
