Анатолий Онегов - За крокодилами Севера
Тростник немного мешает мне наблюдать первую встречу Ялмари с нашей таежной водой. Я немного подаю вперед свой плот и теперь вижу, как мой друг отправляет в сторону берега блесну. Блесна у него сейчас колеблющаяся. Она, как и положено такой не очень тяжелой колеблющейся блесне, достигнув цели, отмечается тут легким шлепком по воде. Рыболов ждет, когда блесна опустится на дно, затем легким рывком поднимает ее со дна и не спеша возвращает к плоту. И тут, когда блесна вот-вот должна была вынырнуть из воды, что-то сразу останавливает приманку и резко сгибает в крутую дугу удилище.
Это что-то оказывается совсем неплохой щукой. После недолгого спора-борьбы с опростоволосившейся хозяйкой Чебусозера, Ялмари ловко подхватывает ее подсачком. Рыба на плоту. Вот и первый подарок стране Суоми от нашего таежного озера.
Снова блесна в воде, снова не спеша возвращается обратно, к плоту, но на этот раз возвращается без каких-либо приключений — не каждый раз получать дорогие подарки…
Я не тороплюсь начать свою рыбную ловлю. Надо подождать, посмотреть, сколько и кого поймает Ялмари. Сегодня нам не надо много рыбы — только на уху, сегодня мы не вернемся домой, а будем ночевать здесь, на берегу Чебусозера. Так что рыбу для завтрашнего рыбного пирога-рыбника будем ловить только завтра утром.
Я готов в случае чего поддержать своего друга и поймать сколько-то тех же окуней, если он оплошает и не наловит рыбы на сегодняшний день. Но дела у него, по-моему, идут совсем неплохо. Он медленно ведет свой плот вдоль берега и нет-нет да и соблазняет кого-то своей суперфирменной снастью.
Все-таки я не выдерживаю — беру в руки свой спиннинг и собираюсь проверить, согласно ли добро встретить меня мое Чебусозеро после стольких лет разлуки…Когда-то именно здесь, где замер на воде сейчас мой плот, мою легкую блесенку-лепесток тут же, на самом первом забросе, атаковал окунь-окунище, потянувший далеко за килограмм. Он ударил-схватил блесну и, не останавливаясь, тяжело пошел в сторону, никак не соглашаясь сначала остановиться и повернуть к моему плоту. Я и теперь, по памяти прошлого, отправил свою блесенку в то же самое, счастливое когда-то для меня, место, дождался, когда она почти опустится ко дну, и начала вращать катушку. И тут же, как тогда, когда мое озеро преподнесло мне первый раз свой очень дорогой подарок, удар по блесне, но, правда, уже не такой сильный.
Я подвожу к плоту ершистого окунька — в прозрачной воде мне хорошо виден его высоко поднятый, готовый к встрече с любым врагом, спинной плавник, виден его густо зеленый бок. Окунь в подсачке — он не велик, всего граммов на триста пятьдесят. Следом сманиваю еще одного, такого же местного разбойника, затем третьего, и оставляю пока свою снасть.
На моем плоту давно устроено кем-то небольшое седелышко-лавочка. Седелышко еще крепкое, надежное, и я с удовольствием располагаюсь на узенькой досочке и в таком вот блаженном расслаблении остаюсь посреди тихой-тихой таежной воды. Ниоткуда никакого постороннего звука — только легкий-легкий плеск от шеста моего друга да далекое «пить-пить» канюка, который кружит над тайгой в другом конце озера.
Ялмари, не торопясь, движется в мою сторону. Наши плоты наконец сходятся и застывают на месте. Я показываю Ялмари своих окуней, в ответ он достает из сумки щуку и пяток таких же, как у меня, полосатых разбойников.
— Сегодня нам хватит?
— Конечно, хватит, — соглашаюсь я, — хватит на очень хорошую уху…
Как принимающая сторона, именно я несу ответственность за уху, а Ялмари добровольно берет на себя обязанности кострового. И пока я готовлю для ухи рыбу, он успевает доставить к нашему будущему костру вершину той самой сухой сосны-сушины, которую свалили мы сегодня, чтобы подремонтировать наши плоты. У Ялмари с собой оказывается небольшая, но с достаточно высоким зубом пила-ножовка, он ловко разделывает ей сосновую вершину на аккуратные, одно к одному, почти игрушечные полешки и складывает их тоже в почти игрушечную поленницу.
А дальше веселые языки огня над сухими сосновыми дровишками, а там и мой вместительный, «семейный» котелок над разгоревшимся костром.
В котелок сначала щучью голову, щучий хвост-махалку и окуневые головы. Все это не очень спешно варится-кипит. Пробую деревянной ложкой уху — пора опускать в котелок рыбу. Куски щуки и окуни без голов варятся уже не так долго. Как только рыба будет готова, я достану ее из ухи и разложу на той самой досочке, которая, к счастью, сохранилась до нас в моем тайнике. На досочку предварительно насыплю соль, на эту соль куски отваренной рыбы и совсем немного соли на рыбу. Теперь все это должно немного остыть, и только потом можно будет употребить это кушанье. Но сначала, наверное, надо попробовать уху.
Я протягиваю Ялмари кружку с горячей ухой, он пробует ее, но почему-то отставляет кружку в сторону и сначала принимается за рыбу.
— Хювя-хювя, хорошо-хорошо, это все, что слышу я от своего друга после каждого принятого им, и видимо, не без удовольствия, куска отварной щуки.
Вкус собственноручно изловленной щуки Ялмари, наверное, уже оценил и теперь принялся за отварных окуней. И опять только: «Хювя-хювя, хорошо-хорошо».
Рыбы, отваренной в ухе, у нас в достатке — нам ее не съесть за раз.
Рыба, уха и снова уха и рыба, а там и чай, заваренный на брусничном листе.
— Хюве-хюве, хорошо-хорошо.
Солнце все ниже и ниже опускается к еловым вершинам. Оно уже давно засветило наш утренний берег, и сейчас тень все дальше и дальше расходится на воде у противоположного, вечернего берега. Сейчас там, где солнце уже не заглядывает в воду, начнется активная жизнь озера.
Мы блаженствуем после ухи и чая, растянувшись на своих туристских матрасиках-пене, смотрим в чистое-чистое небо, что у нас над головой, и нет-нет да и слышим, как у левого от нас, вечернего берега возятся в траве явившиеся сюда на свою охоту щуки.
— Ялмари, не хочешь поймать еще щуку — слышишь, как она бьет совсем рядом?
— Слышу. Не хочу. Уже поймал. Хватит.
— А может, все-таки половишь еще?
— Ей-ей, нет-нет. Нам хватит.
— А может, поймаешь и отпустишь обратно, как нынешние рыболовы в Европе и Америке?
— Ей-ей, нет-нет. Ловить — отпускать — это больные люди. Как мастурбация.
— Но ведь ловить рыбу и отпускать стали там, где плохая вода, где рыба не годится в пищу. А людям хочется половить, успокоить свою страсть.
— Нельзя есть — не надо и ловить. Мы не собираем ягоды около шоссе, потому что их нельзя есть.
— Ну, а как же страсть, привычка ловить рыбу? Как с ней справиться?
— Охотники тоже хотят стрелять, но есть закон, когда нельзя, где нельзя. И никто не стреляет. Страсть надо держать в руках.
