Анатолий Онегов - За крокодилами Севера
Снимаем с себя рюкзаки, уже успевшие натянуть плечи, достаем топор — и за сухими елками-сушинами. Сваливаем две подходящих сушины, очищаем от сучков, обрубаем ненужные для нашего дела вершины. Вдвоем доставляем каждый прогонистый еловый ствол к реке.
Материал на месте. Вырубаю шест, которым и буду опрокидывать сейчас наши елками одним концом на противоположный берег.
Общими усилиями ствол поставлен на попа. Ялмари удерживает его на месте, а я поднимаю повыше шест и осторожно нащупываю на еловом стволе только что сделанную топором зарубку, куда этим шестом следует сначала упереться, чтобы затем коротким толчком уронить первую лаву нашей будущей переправы так, чтобы ее вершина оказалась как раз на противоположном берегу.
Пока все в порядке — один еловый ствол перекинут через водную преграду. Очередь второго. Он тоже ложится на положенное ему место более-менее точно. Подправляю, сдвигаю поближе друг к другу комлевые концы, перебираюсь на другой берег, сдвигаю вершины лав… Переправа наведена.
Речка позади, теперь перебираемся через неподатливую стену таволги и дягеля… Когда-то, кажется, что уже давным-давно, были здесь колхозные покосы. Теперь все это обширное пространство заливного луга, снабжавшее отменным сенцом местных коровенок, напрочь заросло буйной травищей. Трава местами выше человека. Конечно, в этих зарослях не найти и следа прежней тропы, которую помню я еще по самому первому походу сюда, на Чебусозеро.
Наконец минуем траву и снова оказываемся среди столетних замшелых елей. Под ногами снова грязь лесного болота, но не надолго — впереди веселый бугорок и звонкие от щедрого летнего солнца крепыши-сосенки над ковром будто посеребренного упругого мха.
Выбираемся на чистое, светлое место и оглядываем друг на друга. Я давно привык воевать с болотами, привык к работе в лесу и грязь на сапогах, и испачканная после наведения переправы через речку куртка меня не смущают. А как Ялмари — у него на резиновых сапогах тоже следы болота? Но мой друг так же не обращает внимания на состояние своей униформы — он труженик, рабочий-строитель, правда, не рядовой, а руководитель строительной бригады, но все равно не белоручка.
Широкое, чуть скуластое лицо Ялмари расплывается счастливой улыбкой:
— Хюве-хюве! Хорошо-хорошо!
— Да, хорошо. Тишина. Вокруг ни души. Только ели, сосны да медведь, — я указываю своему другу на тропу, на которой мы сейчас стоим: впереди нас на тропе четкие отпечатки большой медвежьей лапы. И отпечатки, судя по всему, довольно-таки свежие.
Ялмари настораживается:
— Карху. Исо. Медведь. Большой.
— Да, не самый маленький, но он уже ушел, он сейчас далеко. У нас медведи не охотятся за людьми.
— Вы с ним так договорились? Мирный договор?
— Да-да, мирный договор.
— Хюве-хюве. Хорошо-хорошо.
Ялмари, наверное, очень хочется верить в наш «мирный договор» со здешними медведями, но он все-таки посматривает по сторонам, прислушивается, и дальше мы идем, почти молча, стараясь совсем не тревожить таежную тишину…
Нам совсем недолго пришлось бы идти вслед за медведем, так как вскоре чуть в стороне от тропы встретил нас старый, давно заплывший смолой тесочек — легкий след топора на стволе сосенки. Это был указатель-сигнал, что именно здесь нам надо попрощаться с гостеприимной тропой и, свернув с нее, спуститься с сухого веселого бугра вниз, к сырой, заросшей болотной травой низинке-лядине… К счастью, лядина была не широка, и вскоре мы снова поднялись на сухой высокий бугор-гриву. Сначала высоченные ели, затем снова небольшой бор-беломошник, чуть ли не сплошь залитый ярким цветом созревающей брусники.
Сейчас наша тропа начнет спускать вниз с бугра-гривы, и тут, слева от дороги, следует заглянуть в мой тайник, куда прежде, всякий раз возвращаясь с озера, убирал я свое весло, что было для меня одновременно и шестом, и небольшую досочку, кухонную принадлежность, для разделки рыбы… Вот и тайник среди заметно подросших елочек. Но весла нигде нет. А вот досочка цела… Подбираем досочку и спускаемся к воде.
Вода здесь почти вся скрыта от нас сплошной стеной камыша-тростника, среди которого только небольшой прогал-причал, или как здесь говорят, присталище, где и оставляют рыбаки, посещающие эти места, свои плоты.
Помнится, здесь всегда было два неплохих плота: один — помоложе, другой — постарше. Конечно, эти плоты давно бы пришли в негодность, если бы всякий раз после рыбной ловли их не затаскивали подальше на берег. И пусть концы бревен остаются в озере, напитываются водой, зато все остальные бревна плота на сухом месте, под тем же солнцем, а потому всегда более-менее сухие и неплохо держат на себе человека… Возле каждого плота и по шесту, необходимого для передвижения по воде.
Сводим с берега, спускает на воду первым тот плот, который кажется мне получше, помоложе. Плот разводит собой прибрежную траву и замирает в ожидании дальнейших указаний. Осторожно ступаю на бревна плота и чувствую, что он все-таки не держит, как следует, человека. Но если этот «дредноут», что был помоложе, уже успел постареть и требует помощи, то второй плот, давно состарившийся, тем более совсем не готов отправиться в плавание… Что делать — берись за топор и вали сухую сосну-сушину, затем вырубай из ее ствола два подходящих бревна, доставляй их к причалу и подвязывай старательно с двух сторон к своему пострадавшему от времени плавсредству…Теперь плот подправлен готов к путешествию.
Добываем два таких же сухих бревна и для второго плота. Я остаюсь править этот плот, а Ялмари, хоть он и активно сопротивляется и хочет дождаться меня, оправляю все-таки на озеро: мол, лови рыбу на уху.
Ялмари на плоту, в руках у него шест. Шест тихо уходит в воду, и мой друг очень ловко, будто всю жизнь только и путешествовал на таких вот плотах по озерам, управляется со своим плавсредством. Я не тороплюсь выбираться далеко на озеро и пока только наблюдаю за своим финским гостем. Его плот у правого от нас берега. Это так называемый утренний берег — солнце заглянет сюда только после полудня, и сейчас там густая тень от вековых елей, спустившихся к самой воде. И там с рассвета до полудня может быть самая серьезная рыба. Но когда солнце доберется сюда и засветит, как говорят у нас, воду, рыба отсюда либо уйдет, либо забьется в самый берег. И тогда рыболову надо перебираться к противоположному, вечернему берегу, где после полудня все дальше и дальше от берега станет расходиться тень
Тростник немного мешает мне наблюдать первую встречу Ялмари с нашей таежной водой. Я немного подаю вперед свой плот и теперь вижу, как мой друг отправляет в сторону берега блесну. Блесна у него сейчас колеблющаяся. Она, как и положено такой не очень тяжелой колеблющейся блесне, достигнув цели, отмечается тут легким шлепком по воде. Рыболов ждет, когда блесна опустится на дно, затем легким рывком поднимает ее со дна и не спеша возвращает к плоту. И тут, когда блесна вот-вот должна была вынырнуть из воды, что-то сразу останавливает приманку и резко сгибает в крутую дугу удилище.
