Василий Юровских - Три жизни
«Эх, да пропади все пропадом!» — ворочался у окна Пайвин, а Молоков окончательно решил: согласится Дуня за него замуж — первым гостем будет на свадьбе Александр Сергеевич. Какое же веселье без друга, да еще такого песельника?!
…Луговыми дорогами дошли Молоков и Пайвин с гуртами до города, окраиной прогнали скот до старого деревянного моста через Исеть и стряхнули напряжение с души, когда очутились за поселком Осеево. Не столько боялись гурты смешать, сколько опасались движения машин. Туго, туго стало от транспорта на улицах Шадринска! И автобусы, и грузовики, и махины-самосвалы, и легковые всех марок, и мотоциклы, и мопеды-трещотки… Не угляди — стопчут вместе со скотом…
Поднялись на увалы, и Алексей завернул свой гурт на полевую дорогу. Во-первых, прямиком ближе километров на семь, чем гнать большой дорогой; во-вторых, в лесах и полях можно где-то покормить скот. Оглянулся назад и удивился: Пайвин гнал своих бычков трактом. Почему? Зачем он отделился от Алексея?
Молоков настиг Александра, и тот хмуро пояснил:
— Мне, Алеша, надо сперва в Никитино побывать. Здорово надо! А ты вали прямо. Наперед меня пригонишь, Казаковой скажи: мол, Пайвин попасти остался в логах. Ладно?
— Ладно, Александр, — тоскливо согласился Алексей. — Только ты уж больно долго не задерживайся в Никитино.
«Чего он там потерял? — тревожился Молоков все время, пока гнал гурт до Понькино. — Съездил бы после передачи бычков, а то и сегодня же вечером. Кажись, нету у него закадычных приятелей в соседней бригаде…»
Но, когда открылись ему с увалов село и широкая долина речки Барневки, когда разыскал он на заречье свой дом, где ждала его тетушка — мамина сестра, разволновался и забыл о напарнике. Бычков не нужно подгонять: они нутром почуяли близость жилья, близость скотных дворов, где сухо и не ветрено, и сами бегом скатились по увалу.
Казакова поджидала гурты на ферме, хотя никаких дел у нее уже не было. Она проворно помогла застать бычков в скотный двор и мимоходом поинтересовалась, где Пайвин.
— Пайвин? — замешкался Молоков и тогда только вспомнил просьбу напарника. — Он, Анна Ивановна, остался в логах попасти гурт, и вы не ждите его. Я помогу ему застать животину.
— До завтра, Алеша! — попрощалась зоотехник, успокоенная его словами.
Она уходила домой и была довольна, что не ошиблась в нем, что не зря терпела насмешки и отстаивала его всюду, если кто-то заводил разговор о ненадежных пастухах. Пайвин, тот, конечно, не оправдал ее надежд, хотя сам трезвым напросился и замахнулся на «Урал». Не на что ему брать мотоцикл, и привесов мало дал. Однако наемный пастух, пусть и не пировал, тоже не ахти какую пользу приносил. Пожалуй, вреда больше, чем пользы…
Перевеске бычков Молоковского гурта зоотехник радовалась и не скрывала своего торжества. «Молодчина Алексей Батькович! — громко хвалила она его. — Иди в контору денежки получать и отдыхай, покуда не позовем. Заработал ты любой отдых!»
Совсем бы славно было на душе у Молокова, если бы на месте оказался гурт Пайвина. Ночь и полдня минуло, а напарник не появлялся. Думай да гадай, чего могло случиться…
Необычно ласково встретили Молокова в конторе правления. По ручке поздоровались с ним председатель колхоза и секретарь парткома, а в бухгалтерии смотрели на него не просто с уважением — с приветливым интересом. Вслух повторялся заработок Алексея, и озабоченно спрашивали: будет он получать всю сумму наличными или же перевести часть денег в сберкассу?
Молоков ошалело улыбался, стеснительно теребил бороду с пробившейся сединой и не скоро собрался с мыслями. А когда заговорил, то еще более того поразил женщин в бухгалтерии:
— Мне что, мне денег шибко много наличными не надо. Одежду справить, побриться да подстричься и самую малость на питание. Остальные куда же, как не в сберкассу. Не последний день живу…
— Поди, Алеша, семьей задумал обзавестись? А то мы живо тебе невесту высватаем! — засмеялась бойкая и острая на язык экономист Таисья Мурзина.
— А, пожалуй, и верно! — осмелел Молоков и захохотал вместе со всеми.
Молоков совсем ненадолго опнулся в конторе — задержался у стены в коридоре, где висела свежая «молния». Через весь лист бумаги краснели печатные буквы. Он прочитал и… растерялся: «молния» славила пастуха Алексея Ивановича Молокова за самые высокие привесы. «А чего же Пайвина не отметили?» — огорчился Алексей. Вместе с ним маялся все лето он, досталось и ему, особо осенью…
И тут на крыльце кто-то загремел сапогами, резко отпахнулась дверь, и в контору влетел председатель ревизионной комиссии Никита Григорьевич Сычугов. Клочья седых бровей топорщатся у переносья, глаза злые, пронзительные. Они подобрели, когда Сычугов поздоровался с Алексеем, а потом снова весь он закипел:
— Ну хорош, ну хорош у тебя напарничек! От чужого скота отбоя нет, а тут еще он стравил сметок сена. Полста центнеров стравил, холера!
— Не-не может быть! — ахнул Алексей.
— Чего не может? А это что! — И перед глазами Молокова оказался акт на потраву с подписью Пайвина.
«Шуро ты, Шуро! — сокрушался Алексей, направившись к дому Пайвина. — Вот в какое Никитино ты захотел повернуть, вот отчего со мной вместе не погнал гурт… Неужели надеялся, что не доглядит Никита Григорьевич. Как бы уж не так! Никиту еще никто не провел».
В доме Пайвина было холодно и грязно, на полу валялись какие-то тряпки и битая посуда. Видно, побывала-таки здесь Серафимья и утащила не только свое имущество, а и все, что имело какую-то цену.
Сам хозяин в пастушьей одежде сидел у стола и курил сигарету за сигаретой. Он, казалось, не слыхал, как вошел Алексей, и не поднял даже головы. Молоков тоже закурил и поерзал на стуле. Нет, Александр не смотрит на него. Тогда Алексей встал, тронул Пайвина за плечо и положил на голую столешницу две новых пятидесятирублевки:
— Бери, бери, Шуро! И на штраф хватит, и на первое время. Да не паникуй, друг! Мы еще попасем с тобой, ага?
Пайвин словно спросонья, а Молоков видел — он трезвый, уставился на Алексея и ничего не говорил.
Скрипнули половицы, и закрылась избная дверь за Молоковым, вот захлопнулись маленькие воротца, и бородатая фигура напарника скрылась за поворотом заулка в сторону главной улицы, где останавливаются автобусы из города. А Пайвин все сидел и не шевелился, думал и глядел туда, куда ушел Алексей.
Когда в избе затуманилось, Александр щелкнул выключателем на простенке и снова уставился в окно. На немытом столе свежей отавой зеленели деньги, а за дальними увалами по-девчоночьи стыдливо разрумянилась вечерняя зорька.
