История одного филина - Иштван Фекете
Лес в хозяйстве, где управлял агроном Иштван, стоял настороженно, потому что в эту пору топоры всегда принимались за его рубку, но нынешней осенью никто к нему не притронулся, лишь трактор лениво ползал по противоположному склону холма, похожий на пропыленного, усталого жука, которому давно пора бы завалиться на зимнюю спячку, да, видно, борозды не пускают.
Около полудня трактор смолкал, останавливаясь на отдых, и тогда было слышно пересвистывание синиц и сытое карканье ворон: лемех трактора выворачивал пласты, выгоняя из норок сонных мышей, а один раз даже поднял суслика — любопытные вороны долго кружили над ним, но тронуть зверька так и не решились.
На тракторе теперь восседал Йожеф Помози, он уже сдал экзамен на тракториста и самостоятельно заканчивал озимую пахоту, так как старый Бицо часто прихварывал, и на верхней усадьбе тот же Помози чинил и смазывал, готовя к зиме, все полевые машины. Агроном убедился, что, избавив Помози от службы в армии, он в первую очередь выгадал сам — заполучил для хозяйства ценного специалиста, хотя, и помимо Помози, под рукой всегда оставался Ферко, которого, если понадобится, тоже можно посадить на трактор.
Ну а филин Ху в осеннюю пору отрастил себе настоящее брюхо: раз в неделю агроном с Ферко выезжали с ним охотиться, и даже малой доли подстреленных хищников было за глаза достаточно, чтобы позабыть о голоде.
Ферко по этому случаю завел свою бухгалтерию: не полагаясь на память, он точно записывал в тетрадку, когда и сколько пернатых вредителей было подстрелено. Получился у него не только охотничий дневник, но вместе с тем и запись прихода, потому что за отстрел хищников он получал премию. И вот, по этим записям пока что удалось им уничтожить 253 серые вороны, 27 сорок, 4 перепелятника, 2 ястреба, 1 коршуна, 5 бездомных собак и 8 кошек. Юлишке теперь лишь очень редко приходилось рыться в кармане нижней юбки, чтобы дать Ферко денег на сигареты. Поэтому увлечение мужчин охотой пришлось ей вполне по душе. И когда сигареты у мужа подходили к концу, Юлишка сама напоминала Ферко, что пора и на охоту.
Итак, Ферко радехонек, а что еще важнее, довольна и его жена, Юлишка… хотя Ферко не без тревоги думает о близящейся зиме, когда источник его дохода почти сойдет на нет и снова придется запускать руку в семейную кассу.
«Как-нибудь образуется», — машет конюх рукой и принимается готовить к зиме конуру Мацко. У Мацко — как и положено — есть своя конура, но летом его туда не загонишь, отчасти потому, что летом в будке адская жарища, а еще потому, что там уйма блох. Чем живы эти блохи в летнюю пору, остается загадкой, хотя возможно, что на лето они переселяются в соседний свинарник, где живет толстая свинья Чав и ее поросята. Недаром поросята постоянно скребутся, ну а Чав на такие мелкие укусы не обращает внимания. Бывает, правда, что иная блоха прыгнет на сапоги Ферко или штаны агронома.
И тогда уже принимаются чесаться дети агронома или ребятишки Ферко… но это ведь все полбеды. И так, Ферко для начала обливает конуру Мацко почти кипящим раствором щёлока, затем, когда конура обсохла, не скупясь, посыпает все углы и щели порошком от насекомых, бросает на пол старую овечью шкуру — подстилку для пса, — а затем утепляет конуру, обкладывая ее со всех сторон связками камыша: зимуй, Мацко, как в заправском доме.
Пес все это время не отходит от конюха, склонив голову набок, он следит за каждым действием Ферко.
— Такой мы тебе дворец отгрохаем, не хуже, чем у епископа!
Хвост Мацко метет землю — верный признак собачьей признательности и любви, поскольку псу хорошо известно, уж если Ферко за что берется, то делает это с умом, хотя, может, собаке и не сразу понятно, что к чему; знает Мацко и другую черту за своим хозяином: уж если тот что взялся делать, сработано все будет на совесть.
— Не желаете ли опробовать? — Ферко делает приглашающий жест в сторону конуры, но пес не двигается с места, давая понять, что в тепло забиваться пока еще рановато. — Ну, как знаешь, была бы честь предложена. Пойдем-ка тогда, проведаем Ху.
Мацко еще того чаще бьет хвостом, потому что слово «Ху» ему хорошо знакомо: так зовут филина.
— Ну, пошли что ли?
Ферко не забывает прихватить с собой метлу и ведро воды. Собака неторопливо трусит впереди хозяина.
— Поживей, Мацко, экий ты увалень, вот наступлю тебе на пятки!
Для Мацко всякая шутка хозяина по душе, в ответ он бредет еще медленнее, Ферко же лишь ворчит себе под нос, потому что знает: стоит ему лишний раз заговорить с Мацко, и пес остановится вовсе, чтобы послушать хозяина.
Так, не спеша, добираются они до хижины Ху; филин сыт, и сейчас ему самое время спать, если бы его не тревожили. Но спать ему не дают.
На Ферко иной раз будто накатывает: везде бы ему наводить чистоту и порядок; и в такие минуты Ху очень зол на конюха. Он взъерошивает перья, сердито шипит и щелкает клювом, а при виде Мацко, гнев его разгорается еще сильнее.
— Зачем ты водишь ко мне этого человека? — щелкает клюв. — Мог бы уж знать, что в это время я всегда сплю.
— Он принес тебе воды, попить… и заберет все, чего ты не ешь, иначе объедки протухнут, — укоризненно виляет хвостом Мацко.
— Ведь я говорил тебе, пес, что тухлятина мне не мешает, — мечут молнии глаза филина; он слетел на землю и забился в самый дальний угол хижины, а Ферко спокойно наполнил его корытце свежей водой и подмел пол.
— Ну, вот и все беспокойство, — говорит он, — спи себе снова. Да и пора бы уж тебе привыкнуть…
— Человек — очень добрый, — Мацко поскребся лапой, — сейчас я провожу его до дому, а потом снова вернусь к тебе…
— Пошли отсюда, Мацко, — зовет конюх, — ну его к лешему, раз он до сих пор на нас сердится. А ведь мог бы понять, только добро ему делают.
И они выходят.
И вот уже поздняя осень.
Самый воздух едва колышется, но стало заметно прохладнее. Листва с деревьев уже облетела, лишь на тополях еще кое-где трепещет один-другой желтый лист.
Филин Ху сидит с широко раскрытыми глазами и грезит. Съежившись в комок, он вглядывается в ночь. Но окружающий его
