История одного филина - Иштван Фекете
Мацко не понимал, откуда берется эта уверенность — да он и не задумывался над такими вещами, — но чувство было настойчивым, и пес только ждал, когда Ката уведет птенцов взглянуть на поверженного врага. Как только наседка и выводок скрылись за дверью конюшни, Мацко тотчас вскочил и бросился в сад, куда его гнало какое-то странное, подстегивающее чувство.
Среди грядок хрена он остановился, заслыша отчаянные крики славки:
— Ой… ой! Сии-сии…
Мацко взъерошился и зарычал, он терпеть не мог Си, змеи, и так брезгливо сторонился ее, что это уже походило на страх. Но сейчас все другие чувства в нем заглушил справедливый гнев, хотя как дворовый пес он и не должен был охранять вольную птаху.
Садовая славка свила гнездо в самой чаще куста смородины — Мацко знал это место, — и сейчас оттуда несся отчаянный вопль.
— Ой… ползет… ползет… Си… ненавистная…
Мацко припустился бежать по садовой дорожке.
— Где она, где? — рычал пес. — Тут Мацко увидел распластавшуюся на одной из толстых ветвей змею и, забыв об опасности, бросился на вредную тварь. Змея вильнула так быстро, что глаз не мог уловить ее движения, и исчезла в густой крапиве, лишь чуть заметное движение стеблей выдавало путь ее бегства.
Мацко бросился вслед за ней с воинственным рыком.
— Смерть тебе, смерть, гадина!
Ху насторожился, ловя звуки погони и без труда понял в чем дело. Через решетку он видел двор, человека нигде не видно… только рычание Мацко неудержимо приближалось, и слышен был шорох змеи, когда тело ее скользило по земле и траве; но шорох этот мог услышать только филин.
Человека нет! Вот это охота!
Змея ползла прямо к хижине Ху — наверное, она рассчитывала укрыться за камышовой стеной, — но Мацко не отставал от нее и остановился лишь у самой стены.
— Ху! — сердито прорычал он. — Ху!
Молчание.
— Ху! — рычал пес. — Си спряталась в твоем доме!
И снова молчание.
Струсил, — с презрением подумал Мацко и, обогнув хижину, подбежал и проволочной дверце, чтобы рассказать Ху о происшедшем, но так и присел на задние лапы, едва только сунул нос в домик своего приятеля.
В когтях у филина извивалась змея, и Ху с аппетитом пожирал ее.
Мацко от изумления замолотил хвостом по земле.
— Ты можешь есть змею, Ху?
— У Си очень вкусное мясо, — захлопал глазами филин, — и самое приятное, что она живая… Видишь, как дергается! Поэтому я и начал есть с хвоста…
Мацко тряхнул головой, точно сгонял надоевшую муху, и поплелся к калитке сада, потому что не мог спокойно смотреть на кровавое пиршество филина.
Вновь воцарился мир, и в сердце маленькой славки стих ужас. Малые птахи очень скоро забывают плохое, и когда приблизился вечер, они уже распевали песни о Мацко, храбром герое, спасшем гнездо от Си и страшной гибели.
Только бы она не приползла обратно…
Ху пренебрежительно почесывался.
— Ну, может, и приползет, только уже другая, — подумал он и с презрением уставился на мертвых ворон, мясо которых — так считал Ху — никак нельзя было даже сравнить с живой, нежной плотью змеи.
А время не ждало. Тени подле кустов сгустились и почернели, но на садовых дорожках еще догорал закат, и в густевшем сумраке между корней скользил какой-то темно-серый клубочек, от которого на первый взгляд никак нельзя было ожидать той ловкости, с какой он вдруг принимался катиться вперед.
Это охотился Су, еж. Люди нередко спорят между собой, вредное он животное или полезное. Верно, что Су убивает ядовитых змей, уничтожает немало вредителей-насекомых и даже ловит мышей, если тех иной год расплодится слишком много, но Су — охотник, и бывает, что уничтожает яйца и птенцов разных мелких птиц, которые гнездятся на земле, и — попадись ему — не пощадит и цыпленка.
Здесь же, вблизи человека, в саду, еж — полезное животное: птиц, гнездящихся на земле, тут не водится, а на деревья Су, как известно, не карабкается.
Маленькие садовые славки внимательно следят за охотой Су, но особого страха перед ним не испытывают, поскольку на памяти славок не было случая, чтобы Су тронул кого-нибудь из их племени. Су выходит на охоту в тот час, когда славки готовятся ко сну, а с первыми лучами солнца, когда они просыпаются, еж давно уже сидит в своем логове, которое он с поразительным знанием дела выбирает и укрывает от чужих глаз.
У ежа превосходный слух и обоняние, что для ночной охоты важнее, чем зрение.
Но вот и Су скрылся в ботве картофеля, уснули и славки. Теперь полумрак поднялся высоко, до крыш домов, у которых темнеют лишь трубы на тускло-голубом фоне неба.
Вечер, глаза Ху превратились в сплошные зрачки, поблескивающие чутко и настороженно. Это его время. Спит человек, кругом — никого, мир окутан спасительной темнотой, и живы лишь воспоминания, они запрятаны где-то глубоко, в самой крови, в душе филина Ху. В эту пору неволя воспринимается еще тяжелее, потому что в памяти филина ярче всплывают знакомая пещера в скале и большая река, в волнах которой постоянно дрожит луна и приплясывают звезды.
В такие минуты филин закрывает глаза, потому что сердце его сжимает тоска по воле, и далеко, на всю округу, разносятся его и плач, и вздохи, полные безысходной печали:
— Ху-хуу-хуууу!
На крики тотчас прибегает Мацко.
— Что с тобой, Ху? — пес в волнении колотит хвостом по земле.
Филин не отвечает ему и даже не смотрит на пса.
— Давно знаю, что ты меня терпеть не можешь, но вдруг я чем помогу тебе?..
Ху сидит неподвижно, сердито нахохлившись, будто бы ни собаки, ни проволочной сетки на дверце и не существует на свете.
Мацко осторожно обходит хижину, но и тогда не обнаруживает ничего подозрительного, разве что жабу, над ней пес привычным жестом задирает заднюю лапу. Но дальше этого не идет: он помнит, как однажды в своей ранней юности, будучи глупым щенком, он как-то схватил такую вот жабу зубами и навсегда запомнил отвратительный вкус выделения ее желез: ими обычно защищается жаба. Надолго запомнил пес ни с чем не сравнимую вонь и отвратительный привкус, горечь, связавшие рот и стиснувшие глотну в судороге, заставившей его изрыгнуть только что проглоченный вкусный обед… С тех пор Мацко испытывает омерзение при одном виде жабы, но, чтобы показать ей это свое презрение, — а продемонстрировать его необходимо — Мацко каждый раз поливает противную тварь, задирая вверх ногу.
Так поступил он и в этот раз и, обогнув хижину, опять уселся у
