Гэри Дженнингс - Ацтек. Гроза надвигается
Да, это правда, мы убили бесчисленное количество ксочимикуи, дабы умилостивить Тлалока и Уицилопочтли в день освящения Великой Пирамиды. Но, ваше преосвященство, попытайтесь взглянуть на это нашими глазами. Ни один человек не отдавал при этом больше, чем свою собственную жизнь. Каждый из пленников умирал лишь один раз, что рано или поздно все равно с ним бы случилось. А ведь, умирая таким образом, он обретал самую достойную кончину из всех возможных. С позволения вашего преосвященства, я, хотя и не помню их точных слов, снова сошлюсь на братьев-миссионеров, учивших, что схожее представление о смерти бытует и среди христиан. Вроде бы там наивысшее проявление любви состоит в том, что человек жертвует жизнью ради своих близких, общего дела и Святой Веры.
Благодаря наставлениям ваших миссионеров мы, мешикатль, теперь знаем, что раньше, даже совершая правильные поступки, мы руководствовались неверными побуждениями. Однако я вынужден с прискорбием напомнить вашему преосвященству, что на этой Земле еще обитают непокоренные белыми людьми народы, владения коих не включены в состав провинции Новая Испания. Тамошние жители по невежеству своему до сих пор считают, будто приносимый в жертву испытывает лишь кратковременную боль в миг Цветочной Смерти, после чего ему обеспечено вечное блаженство в загробном мире. Этим дикарям ничего не известно о христианском Господе Боге, который не ограничивает человеческие страдания земной жизнью, но и после смерти ввергает людей в Ад, обрекая на вечные муки.
О да, ваше преосвященство, я знаю, что Ад существует только для того множества испорченных людей, которые заслужили вечное страдание, тогда как немногие избранные праведники отправляются в Рай, где обретают несказанную благодать. Но ведь ваши миссионеры учат, что в этот самый Рай нелегко попасть даже христианам, тогда как Ад весьма вместителен и угодить туда проще простого. После обращения в Христову веру я посетил множество служб и проповедей и пришел к выводу, что христианство оказалось бы куда более привлекательным для язычников, умей священники вашего преосвященства описывать прелести Рая так же живо и впечатляюще, как они описывают ужасы Ада.
Очевидно, ваше преосвященство не желает слушать мои неуместные рассуждения, даже чтобы опровергнуть или оспорить их, и предпочитает вместо этого удалиться? Ну что ж, я ведь всего лишь новообращенный христианин и, вероятно, слишком дерзко высказываю свое мнение, не успев глубоко постичь незнакомое для меня учение. Поэтому я лучше оставлю тему религии и продолжу свой рассказ.
Праздничный пир воинов, состоявшийся в тогдашнем пиршественном зале этого самого Дома Песнопений в ночь после освящения Великой Пирамиды, имел, разумеется, некую связь с нашей религией, но это вряд ли вас заинтересует. Существовало поверье, что, вкушая жареное мясо принесенных в жертву пленников, победители таким образом вбирают в себя их силу и боевой дух. Однако «почтенному отцу» строго запрещалось вкушать плоть «возлюбленного сына». Иными словами, никто не мог есть мясо пленника, захваченного им лично: с точки зрения нашей религии это было еще более мерзким грехом, чем кровосмешение. Вот почему, в то время как все прочие старались заполучить хоть маленький кусочек плоти несравненного Вооруженного Скорпиона, мне пришлось довольствоваться мякотью бедра менее значимого воина.
Как мы могли это есть, мои господа? А что, мясо было прекрасно приправлено специями и хорошо прожарено. Да и гарниров тоже хватало: бобы, тортильи, тушеные томаты. Потом мы запивали все это шоколадом и...
Тошнотворно, мои господа? Почему, совсем наоборот! Мясо было весьма вкусное, нежное и хорошо приготовленное. Поскольку эта тема так возбуждает ваше любопытство, скажу, что человеческая плоть по вкусу очень похожа на мясо тех животных, которых вы привезли из-за моря и называете свиньями. Пожалуй, именно это сходство и питает слухи о том, что вы, испанцы, находитесь в близком родстве со свиньями и даже, хоть и не вступаете с ними в законные браки, способны к скрещиванию с этими животными.
Ййа, почтенные братья, не делайте такие лица! Сам-то я никогда не верил этой болтовне, ибо прекрасно понимаю, что ваши свиньи – всего лишь одомашненные животные, родственные диким вепрям нашей земли, и не думаю, чтобы испанец был способен совокупиться с одним из них.
Конечно, ваша свинина гораздо ароматнее и нежнее, чем грубое мясо наших диких вепрей. Но случайное сходство вкуса свинины и вкуса человеческой плоти, вероятно, стало причиной того, что наши низшие сословия быстро пристрастились жадно пожирать свинину, испытывая при этом куда большую благодарность к испанцам за знакомство с этими животными, нежели за знакомство с учением Святой Церкви.
Так вот, в том ночном пиру, что было вполне справедливо, участвовали почти исключительно воины аколхуа, прибывшие в Теночтитлан в свите Несауальпилли. Чималпопоку представляло лишь символическое число пировавших текпанеков, а нас, мешикатль, было всего трое: я сам и мои непосредственные начальники – куачик Пожиратель Крови и воитель-Стрела Ксокок. Среди аколхуа оказался и тот солдат, которому в битве сперва отсекли, а потом пришили нос. Он с печалью поведал нам, что операция не увенчалась успехом: пришитый нос не прижился, почернел и в конце концов все-таки отвалился. Разумеется, мы дружно уверяли его, что он и без носа выглядит совсем неплохо, но этот воин, будучи человеком воспитанным, сидел в сторонке, чтобы не портить нам аппетит.
Каждому гостю предоставили весьма соблазнительно одетую женщину-ауаниме, которая накладывала ему с общих блюд лакомые кусочки, набивала и разжигала курительную трубку, наливала шоколад и октли и при желании удалялась с ним в один из расположенных вокруг трапезной и отделенных от нее занавесками маленьких альковов.
Да, господа писцы, вижу по вашим лицам, что вам неприятно это слышать, но ведь меня позвали сюда рассказывать правду. И то пиршество, на котором подавали человеческое мясо, и последующие греховные совокупления – все это происходило прямо здесь, в этом здании, где ныне находится резиденция благочестивого епископа.
Признаюсь, мне трудно припомнить все подробности, ибо в ту ночь я выкурил впервые в жизни покуитль (причем не один) и выпил много октли. Пробовать перебродивший сок магуйиш мне доводилось и раньше, но в тот раз я впервые употребил его в количестве, достаточном, чтобы затуманить сознание. Припоминаю, что собравшиеся воины похвалялись своими подвигами как в недавней битве, так и в прошлых войнах, а также что несколько раз провозглашались тосты за мою первую победу и мое быстрое повышение в чине. В какой-то момент все три Чтимых Глашатая оказали нам честь своим кратким появлением и подняли с нами чашу октли. Я смутно помню, что благодарил Несауальпилли – пьяно, неискренно и, возможно, бессвязно – за его щедрые дары, но что он ответил, да и ответил ли вообще, этого моя память не сохранила.
В конце концов, надо думать, под влиянием октли, я набрался смелости и увел одну из ауаниме в альков. Помнится, то была хорошенькая молодая женщина с волосами, искусно выкрашенными в цвет гиацинта. Поскольку главным ее занятием было доставлять удовольствие воинам, она хорошо знала свое дело и кроме обычного соития научила меня некоторым неведомым мне ранее способам наслаждения: испробовать их все и не выбиться при этом из сил мог только молодой человек, неутомимый и исполненный энергии. Я, со своей стороны, «ласкал ее цветами», то есть опробовал на партнерше кое-что из того, чему научился, глядя на сцену соблазнения Самой Утонченности. Эти знаки внимания ауаниме восприняла с явным удовольствием: по роду занятий она совокуплялась много и часто, но исключительно с мужчинами, причем в основном с грубыми, так что с подобной изысканностью никогда не сталкивалась. Полагаю, что женщина запомнила все эти уловки и включила их впоследствии в собственный любовный арсенал.
Наконец, насытившись близостью женщины, едой, курением и выпивкой, я решил немного побыть один. В пиршественном зале к тому времени стало темно от трубочного дыма, запах которого мешался с запахами остатков пищи, человеческого пота и вара, горевшего в светильниках. От всего этого меня замутило, и я, покинув Дом Песнопений, нетвердой походкой направился к Сердцу Сего Мира. Там, однако, в мои ноздри ударила еще худшая вонь, так что меня скрутило еще пуще. Площадь кишела рабами, которые отскребали и оттирали запекшуюся повсюду кровь. Я поспешно вышел за Змеиную стену и оказался у входа в зверинец – в тот самый, который когда-то посещал с отцом.
– Здесь не заперто, – произнес знакомый голос. – Звери все в клетках, к тому же они сегодня вялые, потому что наелись до отвала. Может, зайдем?
Хотя было уже далеко за полночь, я почти не удивился, Увидев старого знакомого – согбенного и сморщенного, коричневого, как какао, старика, который впервые встретился мне как раз у этого зверинца, а потом время от времени появлялся в моей жизни.
