Гэри Дженнингс - Ацтек. Гроза надвигается
– Скажи, мальчик по имени Коцатль – это ведь твой раб?
– Да. Он что, заболел?
– Да нет, несчастный случай. Он ранен. Скажу сразу, рана не смертельная, но и пустяковой ее не назовешь. Когда толпа стала расходиться с площади, мальчика нашли лежащим без сознания рядом с Камнем Битв. Похоже, он стоял слишком близко от бойцов.
Надо же, а ведь я ни разу не вспомнил сегодня о Коцатле с того самого момента, как поручил ему высматривать в толпе Чимальи.
– Выходит, господин целитель, его порезали?
– Да. Рана серьезная... и странная.
Не сводя с меня взгляда, лекарь взял со стола окровавленную тряпицу, развернул ее и показал мне то, что там находилось: не полностью развившийся мужской член.
– Как мочка уха... – пробормотал я.
– Что?
– Ничего, так... Говоришь, рана не смертельная?
– Наверное, мы с тобой сочли бы, что она хуже смертельной, – сухо произнес целитель, – но мальчик выживет, это точно. Он потерял много крови и весь в синяках и кровоподтеках, но это, скорее всего, из-за тесноты и давки. Так или иначе, он не умрет и, будем надеяться, не станет слишком уж сокрушаться о своей потере, ибо еще не имел возможности осознать ценность того, чего так рано лишился. Рана чистая, грязь в нее не попала, так что к тому времени, когда мальчик оправится от потери крови, она уже заживет. Я позаботился о том, чтобы, когда она будет затягиваться, там, где надо, осталось маленькое отверстие. Сейчас раб находится в твоих покоях, текуиуа Микстли, и я взял на себя смелость положить больного мальчика не на его тюфяк, а на твою постель. Она помягче.
Поблагодарив лекаря, я поспешил вверх по лестнице. Коцатль лежал на моей пышной постели, укрытый одеялом. Дыхание его было слабым, болезненно раскрасневшееся лицо свидетельствовало о легком жаре. Осторожно, чтобы не разбудить мальчика, я сдвинул покрывало. Он был голый, не считая повязки между ног, удерживаемой обмотанной вокруг бедер лентой. На плече Коцатля, явно на том месте, за которое нападавший схватил его одной рукой, в то время как другая орудовала ножом, остался синяк. Больше никаких упомянутых лекарем кровоподтеков я не видел, до тех пор пока Коцатль, вероятно ощутив прохладу ночного воздуха, не пробормотал что-то во сне и не перевернулся, показав спину.
– Твоя бдительность и верность не останутся без награды, – сказал я мальчику, хотя плохо представлял себе, в чем эта награда будет заключаться.
Как выяснилось, исполненный жажды мести Чимальи в тот день и вправду укрывался в толпе, но поскольку я почти все время находился на виду и у него не было возможности исподтишка напасть на меня, он выбрал в жертву моего раба. Но зачем было его калечить, ведь мальчик не сделал Чимальи ничего дурного?
Однако потом я припомнил странное выражение на лице целителя и сообразил, в чем тут дело. Лекарь подумал, что, во всяком случае по мнению нападавшего, мальчик был для меня тем же, кем являлся для Чимальи Тлатли. Он нанес удар ребенку не для того, чтобы лишить меня раба, которого легко заменить, но желая искалечить моего предполагаемого любовника. Он выбрал такой способ мести, чтобы посмеяться надо мной. И тут я заметил еще кое-что: на худенькой спине Коцатля блестел знакомый красный отпечаток ладони Чимальи. Только на сей раз художник смочил руку не собственной кровью.
Поскольку я вернулся так поздно или так рано, что небо над раздвинутым потолком уже начинало бледнеть, а также поскольку голова моя и желудок по-прежнему ужасно болели, я присел на ложе Коцатля, не пытаясь задремать, но погрузившись в раздумья.
Я вспоминал злобного, порочного Чимальи в те годы, когда он еще не стал ни злобным, ни порочным, когда он еще был моим другом. Мы с ним были примерно в возрасте Коцатля, когда я вел Чимальи через весь Шалтокан с тыквой на голове, чтобы скрыть его непокорную шевелюру. Я вспомнил, как товарищ сочувствовал мне, когда ему предстояло отправиться в калмекактин, а мне нет, и как он подарил мне набор своих особым образом составленных красок.
Это навело меня на мысль о другом неожиданном подарке, который я получил всего несколько дней тому назад. Все, что доставили в мои покои, стоило очень дорого, за исключением свертка с необработанными осколками обсидиана, которые здесь, в Теночтитлане, не представляли никакой ценности. В каньоне реки Ножей, протекавшей совсем недалеко, к северо-востоку от города, этих камней можно было без труда набрать сколько угодно. Однако далеко на юге, где природных залежей обсидиана практически не имелось, такого рода камни, шедшие на изготовление инструментов и оружия, ценились почти на вес жадеита. Этот «никчемный» сверток заставил меня вспомнить о честолюбивых планах и мечтах, которые я лелеял, будучи мальчишкой-поденщиком на чинампа Шалтокана.
Когда по-настоящему рассвело, я тихонько помылся, почистил зубы, переоделся в чистую одежду, спустился по лестнице и, найдя дворцового управляющего, спросил его, не снизойдет ли юй-тлатоани до того, чтобы принять меня в столь ранний час. Ауицотль милостиво согласился, и меня в скором времени провели в украшенный трофеями тронный зал.
– Мы слышали, – промолвил первым делом правитель, – что вчера твоего маленького раба случайно ранили клинком.
– Так оно и было, Чтимый Глашатай, – ответил я, – но он поправится.
Я не собирался заявлять о злонамеренном покушении и требовать розыска Чимальи, ибо в таком случае мне пришлось бы поведать правителю о том, какое отношение все мы – и я, и Чимальи, и Коцатль – имели к последним дням его дочери. Это вполне могло навести Ауицотля на мысль казнить и меня, и мальчика, а уж потом послать воинов ловить Чимальи.
– Нам жаль, – сказал правитель, – но, к сожалению, толпа, увлекаясь поединками, забывает об осторожности, так что несчастные случаи при этом вовсе не редкость. Мы можем выделить тебе другого раба, пока твой не поправится.
– Благодарю тебя, владыка Глашатай. Раб мне не нужен, но я пришел просить тебя о другой милости. Мне досталось небольшое наследство, которое я хотел бы вложить в товары и попытать счастья в торговле.
Мне показалось, что юй-тлатоани презрительно скривил губы.
– В торговле? Хочешь открыть лавку на рынке Тлателолько?
– Нет-нет, мой господин. Я хочу стать почтекатль, странствующим купцом.
Он откинулся назад и молча уставился на меня из-под медвежьих клыков. То, о чем я просил, было приблизительно таким же повышением в гражданском статусе, как и тот чин, который я получил на военной службе. Хотя с точки зрения закона почтека принадлежали к простонародью, они составляли высший его слой. Изворотливость и удача могли сделать купца богаче большинства знатных пипилтин, да и привилегиями почтека обладали почти такими же, как и знать. Действие большинства общепринятых законов не распространялось на купцов: те подчинялись своим собственным, особым правилам, которые они сами принимали и сами же следили за их соблюдением. У почтека имелся даже собственный главный бог Йакатекутли – Владыка, Указующий Путь. Это замкнутое сообщество ревностно охраняло свои ряды, не пуская в него посторонних, так что стать почтекатль мог далеко не каждый желающий.
– Ты, едва начав служить, был повышен в звании, – ворчливо произнес Ауицотль, – но готов пренебречь этим, чтобы закинуть за плечи мешок с безделушками и надеть дорожные сандалии с толстой подошвой? Стоит ли нам напоминать тебе, молодой человек, что мы, мешикатль, прославились и возвысились как народ доблестных воинов, а не бродячих торговцев?
– Возможно, владыка Глашатай, нынче война уже не имеет того значения, что прежде, – заявил я, дерзко выдержав его хмурый взгляд. – По моему разумению, странствующие купцы, расширяя влияние и преумножая богатства Теночтитлана, приносят больше пользы, чем все наши армии. Ведь купцы завязывают отношения с народами, живущими слишком далеко, чтобы их можно было легко подчинить, но обладающими весьма ценными товарами, которые они готовы охотно продать или обменять.
– Послушать тебя, так можно подумать, будто торговля – легкое дело, – прервал меня Ауицотль. – Позволь нам сказать тебе, что зачастую она сопряжена с опасностями не меньшими, чем солдатское ремесло. Караваны почтека выходят отсюда с весьма ценными грузами и по дороге сплошь и рядом подвергаются нападениям дикарей или разбойников. Но даже если им удается добраться до места благополучно, нередко случается, что в дальних землях у купцов попросту отбирают все их товары, не заплатив какого-либо возмещения. Принимая все это во внимание, мы выделяем для защиты купеческих караванов значительные воинские отряды. А теперь скажи нам, с какой стати мы должны превращать своих головорезов в нянек? По-твоему, для казны это выгоднее?
– Позволю себе, со всем должным уважением, предположить, что Чтимый Глашатай и сам знает ответ на этот вопрос. В так называемый отряд «нянек» Теночтитлан направляет лишь бойцов, вооруженных воинов. Об обозе из носильщиков не идет и речи, ибо почтека сами несут не только свои товары, но и необходимую им в пути снедь, если только не покупают ее по дороге. В отличие от армии купцам нет нужды добывать провизию грабежом, наживая тем самым новых врагов.
