Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!
То, что вождь маленького корабля – женщина, индейцев не удивило. У них такое случалось, хотя и редко. Так что краснеть Руфине не пришлось, тем более что на голых мужчин, она успела налюбоваться при купаниях экипажа. На торжества индейцы являлись, как в битву, а в битву они шли обнаженными. Насколько же беден народ, жалеющий рубахи больше, чем собственные жизни! Правда, у непристойного обычая имеется медицинский смысл: нитки от грязной одежды, попав в рану, наверняка чаще приводят к заражению, чем краска. Вот и думай – дикость это или практическая сметка людей, которым не по карману надеть перед боем чистое?
Красятся воины в черное, сажей, почитая это за цвет мужества и победы. То, что между победами и сажей много общего – сама поняла, повозившись с пушками. Только у добрых католиков кончик носа пачкается первым, а язычники его отчего-то оставляют белеть. Или краснеть, если вспомнить, что они «краснокожие». Но вот праздник по поводу заключения договора… Ну, пригубить длинную трубку труда не составило. Осторожно, всухую задев губами. Боялась обидеть, но таино не обиделись. А вот после основательно затянувшегося Хайме младший вождь протер мундштук. Да еще и посмотрел укоризненно. Мол, не порти церемонию.
Руфина припомнила, как один из школяров напустил слюней в братину. Тут вино у него за шиворотом и оказалось. Потом была первая дуэль дона Диего. Секундантами были двое с медицинского – оценили тираду о распространении сифилиса. Сама схватка? Несколько шагов вбок, неожиданно завязшая в противнике рапира. И мысли – о том, что нужно бежать домой, а то мама умрет от беспокойства. Чашу по кругу кастильское братство больше не пускало.
А тут чашу как раз и поднесли. Не с вином, с парной бычьей кровью. При этом индейцы на ломаном испанском объясняли, что это не языческая церемония. Просто почетное угощение. Пришлось пить.
Недовольство желудка оказалось сильней собранной в кулак воли. Все, что выпила, немедленно вылилось обратно. Хорошо, индейцев это ничуть не обидело. Наоборот! Отрыжка – признак сытости, высший комплимент щедрому хозяину – и намек на следующий кусок. Которым, по счастью, оказался ломоть жареного мяса, вполне аппетитный. Такой вполне бы одобрили в лучших домах Севильи.
Вечером начались пляски. Женщины водят хоровод с припрыжкой, слегка напоминающий каталонскую сардану, и поют заунывно, мужчины сидят и смотрят. На всех лучшие одежды из бычьих шкур.
– Раньше мы жили не так, – сообщает вождь, – но раньше нас косили болезни. Теперь мы не болеем, зато коров и свиней становится все меньше.
– Попробуйте поступать со скотом, как испанцы. Не охотиться, а разводить.
– Я думал об этом. Но кто признает за индейцем право на его стадо?
– Если индеец живет в испанском доме, ходит в испанскую церковь и говорит по-испански – испанцы признают, а вождя сочтут дворянином. Правда, налоги соберут.
– И нам все равно будет нечего есть. Так что мы попробуем отстоять эти земли сами.
Впрочем, глядя по пиру, не скажешь, что дела у племени идут плохо.
Экипаж, которому церемониальных яств не предлагают, попросту отъедается. Удивительно, но походная пища, совершенно непривычная, у Руфины особого отторжения не вызывает. Вместо хлеба, риса, оливкового масла – мясо с фруктами, изо дня в день. Еще рыба. И все. Бывалые моряки, впрочем, знают верное средство, от которого любой желудок принимает такую диету с радостью. Весло. Еще же замечено, что мясное питание уподобляет человека хищному зверю. Настраивает на битву, делает сильней, мужественней и расчетливей.
Солнце закатилось за хребет местных Кордильер, трубки унесли, и пляска продолжается у костра. Вежливый разговор сменяется отчаянным торгом. Вождю нужно больше муки, больше фасоли, больше ножей и одеял. Порох и свинец тоже не помешают.
А у Руфины перед глазами, как наяву, головни сожженной плантации стоят. Так что первой мыслью стала кровожадная. Не назначить ли награду за буканьерские уши? Или носы. Вовремя догадалась: уши и носы у разбойников и добропорядочных граждан примерно одинаковые. Даже женские от мужских мало отличаются. А там, глядишь, и детские попробуют впихнуть голодные индейцы. Возблагодарила Господа, что не дал совершить ошибку, и назначила для скупки оружие. Отобрать ружье у живого буканьера совсем нелегко. Зато отличить испанское ружье от французского можно – по клейму.
И все-таки сердце щемит – как там, в Наветренном проливе, чувствуют себя голландские флейты? На этот раз целых шесть! Все преспокойно сдались, все отпущены под честное слово, что сдадут груз на Ямайке в обмен на колониальный товар. Толику серебра, что спустят в городе, сразу и заберут. Гульден, обращенный в сукно, в колониях стоит десять. Гульден, вложенный в патоку, в Амстердаме обратится в пятнадцать. Серебро бегает по городу, как салочка. На ком осталась, тот проиграл!
За одним исключением. Королевская казна требует пятину с «трофеев» именно звонкой монетой. И тот металл, что приходит в Ла-Вегу на груженных сахаром барках в обмен на гвозди, скобы, костыли и другое нужное железо для укрепляющейся Гаваны, переменив за несколько беспокойных дней десяток рук, уходит обратно к королю. В закромах нынешнего Золотого флота ямайская лепта разрастется до денария.
А испанские купцы воют. На них-то распространяется не пятина, а налоги, которые значительно выше. Самое же ужасное, что торговля между колониями строго запрещена. Поставить зерно из Мексики в Перу – преступление! Но выход уже брезжит…
Ради хранения добычи до продажи береговой охране пришлось построить склады. Не казенные, собственные склады Изабеллы де Тахо. А на складах можно так запутать отчетность, чтобы не было понятно, что и откуда прибыло… Но это – преступление. А вот сделать так, чтобы товар менял происхождение или, лучше, происходил изо всех колоний сразу? И это можно. Только не по карману пока.
А пока из утренней дымки постепенно вырисовывается образ большого корабля. Характерный силуэт с высокой кормой и носовой надстройкой, с четырьмя мачтами. Ветер слаб, и подняты все паруса. За ним следует второй, третий… Все они, и галеоны, и транспорты, известны в карибских водах по именам, переходящим от корабля к кораблю не первый, а подчас и не десятый раз. «Сан Хуан», «Сан-Марко», «Сан Жеронимо»… И огромная, на тысячу тонн и шестьдесят орудий, «Санта Ана».
«Ковадонга» подходит ближе – сообщить, что поблизости врагов нет. А заодно предложить флагману сладкую воду и набитую индейцами дичь. Свежее мясо для стола лейтенант-генерала!
Которому эта встреча радости отнюдь не доставила. Хотя на сеньориту капитана взглянуть он изволил. Пожелал спокойной службы, поблагодарил за известия и свежатину. Отошел на другой борт. С пинассы не разглядеть, но губы лейтенант-генерала шевельнулись.
