Солнце слепых - Виорэль Михайлович Ломов
– Вот это моя комната, это Беллы, папин кабинет, а там спальня родителей, – как-то очень тепло сказал Борис.
– Папа у нас часто по командировкам ездит, и дома любит мир и покой, – сказала Изабелла. – Хотя сам такой заводной! Петь любит! Он сейчас на Урале.
В голосе ее Федор услышал любовь, и ему стало грустно при виде квартиры, в которой нельзя было не любить и не заботиться друг о друге. Нет, решил он, не так. Скорее наоборот: раз они все так любят друг друга, им и квартира за это такая. Эх, давали бы квартиры по любви!
Чай внакладку Федору показался чересчур сладким и вторую чашку он пил вприкуску. Чай в фарфоровой чашечке имел совсем другой вкус, он словно приобретал прелесть и тонкость самой чашки. Федор выпил и повертел полупрозрачную чашечку в руках, разглядывая узор и клеймо фирмы.
– Это наш семейный фарфор, – сказала Изабелла. – Видишь, вот тут написано, что произведено в Валенсии.
– На испанском, – сказал Федор.
– Ты знаешь испанский?
– Немного. Я думал, испанцы на грузин похожи.
– Больше на арабов. Хотя там живут и грузины.
– Да, испанская культура мне напоминает искры, летящие от двух клинков в смертельном поединке.
Борис одобрительно посмотрел на Дерейкина, а Изабелла взволнованно пожала ему руку.
– Да-да, – продолжил Федор. – Христианство и ислам, римляне и арабы, когда они соприкасаются, искры летят. Это даже и не бьющиеся клинки, а два провода под током, когда их соединишь. Искры, и трясет всего.
– Замкнулось на нас с Изабеллой, – рассмеялся Борис.
После зимней сессии Борис и Ольга поженились. Ольга с пожитками переехала к Челышевым, принявшим ее радушно и как свою.
День рождения Изабеллы отмечали 16 февраля. Пригласили Федора.
– Мне кажется, человек, рожденный именно 16 февраля, счастлив, – сказал Федор, подняв бокал с вином. – Счастлив потому, что он всем вокруг приносит одно лишь счастье! За тебя, Изабелла, за восторг, который охватывает, когда подумаешь, что тебе шестнадцать лет! За твое двойное шестнадцать!
Родители с улыбкой переглянулись.
– Да ты, Федя, оратор, – сказала Агнесса Петровна, а Рамон Карлович одобрительно похлопал Дерейкина по руке.
– Спасибо, Феденька, – Изабелла выпила вино.
– А ты, Оля, что не пьешь? – спросил Федор.
– Боюсь, напьюсь и стану буянить, я ведь из Молдавии, там вино, как воду пьют, – сказала Ольга.
– Нас вином тоже не испугаешь, – возразил Челышев. – Я еще помню виноградники, помнишь, Агнесса?
Мать кивнула головой, на мгновение вспомнив виноградные галереи на склонах вблизи их городка.
Изабелла шепнула Федору:
– Оля бе-ре-еменна…
– Уже?
Девушка прыснула.
– А почему ваша фамилия Челышевы? – спросил Федор.
– Потому что Челышевы, – ответил отец. – Не нравится?
– Напротив, очень нравится. Гораздо больше, чем моя, Дерейкин.
– Это вы напрасно, молодой человек! Фамилия – это отчасти и душа человека.
– А если душа больше расположена к другому имени?
– И какому же?
– Мне нравится Дрейк.
– А-а… Право, не знаю, – сказал Рамон Карлович. – Мне кажется, это лучше понимают женщины. Ведь это они то и дело меняют свои фамилии. Вон у Ольги лучше спроси.
Он подмигнул жене, а потом дочери.
– Булахова очень хорошая фамилия, – сказала Агнесса Петровна. – А вот Оленька ее сменила на Челышеву.
– Да, Булахов – был такой композитор, – Изабелла прыгнула за фортепиано и сыграла романс «Гори, гори, моя звезда».
Челышев выслушал дочь, а потом запел приятным голосом: «Не пробуждай воспоминанья минувших дней, минувших дней…»
– Тоже Булахов, – сказала Изабелла и подыграла отцу.
– А хотите, я вам как-нибудь расскажу о Дрейке? Я так много знаю о нем!
– Что ж, давайте как-нибудь приходите пораньше, с удовольствием послушаем, – сказал Рамон Карлович. – А вы, молодой человек, случайно не встречались с Монтенем? – улыбнулся он.
– С Монтенем?
– Да, он жил в те же годы, что и Дрейк, только во Франции. Хотите почитать его?
– Да, с удовольствием, – сказал Федор.
– Белла, соблаговоли дать Федору Монтеня. Почитайте, это чтение весьма возвышает дух.
Изабелла показала Федору комнаты. Они были просторные, с огромными окнами. Федор заглянул в кабинет Рамона Карловича. Там у окна стоял широкий стол, а на стенах висели четыре портрета. В комнате было темно, но Федору показалось, что на картинах изображены гранды и одна дама.
– Эти картины настоящие? – шепотом спросил он.
– Настоящие! – шепотом ответила Изабелла и рассмеялась. – Других не бывает. Постой, Монтеня дам.
– А ты сама читала?
– Нет еще. Но там что-то жутко умное. А написано хорошо.
Федор на английском произнес одну из фраз, запомнившихся ему во множестве. Потом повторил ее на испанском. Изабелла рассмеялась.
– У тебя ужасное произношение английского, – сказала Изабелла. – Да и испанского не лучше. Ты где учился произношению?
– Нигде. Сам.
Дерейкин раз-два в месяц бывал у Челышевых в гостях. Его приходу всегда были рады, угощали пирогами, а он угощал историями о капитане Дрейке от первого лица, либо читал стихи Блока. Но рассказы ему удавались лучше, так как они были свои, а стихи все же чужие. Челышевы замечательно исполняли песни или романсы, ясными и сильными голосами. В доме Челышевых Федор ни разу не услышал ни одного злословия.
Зацвели яблони. Очень душевно отметили день рождения Агнессы Петровны. Ей исполнилось сорок три, но она выглядела удивительно молодо и была очень хороша собой. Федор вспомнил, что видел ее в том сне, когда мать Фелиции спросила его: «А зачем?» Это была она…
Рамон Карлович, волнуясь, сказал:
– Я не хочу пить за сегодняшний день. Он самый обычный. Даже для тебя, Агнес. Он ничего не добавит к жизни и ничего от нее не заберет. Жизнь сплошь состоит из таких дней. Они пронеслись, как мгновение. Даже быстрей. Я не хочу пить за жизнь, наполненную днями. Я хочу пить за мгновение жизни. За мгновение, озаренное светом, за мгновение, наполненное радостью, за мгновение, переполненное любовью.
Незаметно пролетела весна. После летней сессии Федор уехал на сборы, а когда вернулся, сказали, что Ольга скоро рожает. В начале октября родился мальчик, назвали его Семеном.
Глава 27. Ждать, несмотря ни на что
Отметили первую годовщину свадьбы Бориса и Ольги. Гости разошлись уже за полночь. Федора пригласили прийти вечером, «на доедание» – столько осталось пирогов и всего прочего!
Изабелла проснулась ночью. Будто кто-то провел перед ее лицом черной широкой рукой. Открыла глаза, а напротив нее – кто-то огромный, под потолок, в полстены шириной, черный, с горящими глазами.
