Джек Лондон - Мятеж на «Эльсиноре»
– Это одна из самых скверных частей океана, – подтвердил он. – Восемнадцать лет тому назад это же произошло здесь и со мной. Мы потеряли половину своих мачт, двадцать часов стояли стоймя на бимсе, груз передвинулся к одному борту, и мы затонули. Я двое суток плавал в шлюпке, пока нас не подобрало английское судно. Ни одной из остальных шлюпок не нашли.
– «Эльсинора» прекрасно вела себя вчера, – весело заметил я.
– Ну, это были пустяки, – проворчал мистер Пайк. – Подождите, пока вы увидите настоящий шторм. Это поганое место, и кто-кто, а я буду доволен, когда мы отсюда выберемся. Я предпочел бы полдюжины ревунов мыса Горн одному здешнему. А что вы скажете, мистер Меллер?
– То же самое, сэр, – ответил тот, – те, юго-западные ветры – честны. Вы знаете, чего от них следует ожидать, но здесь ничего не предугадаешь. Лучшие капитаны могут споткнуться здесь.
– «Как я узнал… без всякого сомненья…», – напевал мистер Пайк из «Селесты» Ньюкомба, спускаясь по трапу.
Глава XXIX
Солнечные закаты становятся все более оригинальными и живописными у берегов Аргентины. Вчера мы наблюдали высокие облака, белые с золотом, разбросанные щедро и в беспорядке по западной части неба, в то время как на восточной стороне горел второй закат – быть может, отражение первого. Как бы то ни было, восточная часть неба была покрыта бледными облаками, бросавшими лучи млечного белого и голубого света на голубовато-серое море.
А накануне нас захватила великолепная вакханалия на западе. Опираясь на океан, целые ярусы облаков громоздились друг на друга, обширные и высокие, так что мы, наконец, увидели Большой Каньон, в тысячу раз превосходивший Колорадский. Облака приняли те же очертания слоистых, зубчатых розовых скал, а все углубления их заполнились опалово-голубыми и лиловыми тонами.
Морские указатели говорят, что эти удивительные закаты солнца объясняются пылью, высоко вздымаемой в воздухе ветрами, дующими в пампасах Аргентины.
А сегодняшний наш закат… Я пишу в полночь, сидя на койке, закутанный в одеяла и опираясь на подушки, пока «Эльсинора» нестерпимо болтается в мертвом штиле и крупной зыби, идущей из района мыса Горн, где, по-видимому, штормы бушуют непрерывно. Но наш закат… Его следовало бы изобразить Тёрнеру. Запад походил на зеленое полотно, по которому живописец разбросал крупные мазки серой краски. На этом зеленом фоне неба то рассыпались, то свертывались облака.
Но что за фон! Что за оргия зеленого цвета! Ни один оттенок его не был упущен в больших и малых промежутках между молочными, клубящимися облаками. Наверху зеленый – цвета нильской воды, затем, один за другим, и каждый с тысячью оттенков, голубовато-зеленый, коричневато-зеленый, серовато-зеленый и удивительнейший оливково-зеленый, который, тускнея, превратился в богатый, густой бронзово-зеленый цвет.
В это время остальная часть горизонта расцветала широкими розовыми, голубыми, бледно-зелеными и желтыми полосами. Немного погодя, когда солнце совсем спустилось, сгрудившиеся на заднем плане облака задымились винно-красным светом, который перешел в бронзовый и окрасил тусклые зеленые тона своим ярким отблеском. Сами облака вспыхнули всеми оттенками розового цвета, а к зениту веером потянулись огромные бледно-розовые полосы. Эти полосы быстро стали яркими, приняли вид розового пламени и долго горели в медленно сгущавшихся сумерках.
А несколько часов спустя, когда вся эта красота еще жила в моем мозгу, я услышал над головой рычание мистера Пайка и топот, и шарканье ног людей, перебегавших от каната к канату и натягивавших и накручивавших их. Приближался новый шторм, и, судя по тому, как убираются паруса, он уже недалеко.
Несмотря на это, сегодня на рассвете мы все еще болтались в том же мертвом штиле и шелковистой зыби. Мисс Уэст говорит, что барометр упал, но чего-нибудь серьезного уже нельзя ждать. Штормы налетают быстро. Хотя «Эльсинора» приготовилась к худшему, с обнаженными до верхних топселей мачтами, вполне возможно, что скоро она поднимет все паруса.
Мистер Пайк был настолько обманут, что поставил топ-марсели и велел снять с брамселей стропы, когда на палубу вышел Самурай, походил минут пять взад и вперед, затем вполголоса сказал что-то мистеру Пайку. Мистеру Пайку это не понравилось. Мне, новичку, было ясно, что он не согласен с капитаном. Несмотря на это, он прорычал людям на реях, чтобы они снова крепили паруса. Те начали брать паруса на гитовы и спускать верхние реи. Убрали некоторые вспомогательные паруса, названий которых я никогда не помню.
С юго-востока потянул ветерок, весело дувший при безоблачном небе. Я видел, что в душе мистер Пайк был доволен: Самурай ошибся. И каждый раз, как мистер Пайк смотрел вверх на обнаженные реи, я знал: он думает, что они отлично могли бы продолжать нести паруса. Я был совершенно уверен, что Ла-Плата обманула капитана Уэста. То же думала и мисс Уэст и, будучи подобно мне, привилегированной особой, откровенно высказала это мне.
– Отец через полчаса прикажет поставить паруса, – предсказала она.
Каким высшим чутьем погоды обладает капитан Уэст, я не знаю, но оно принадлежит ему по праву Самурая. Как я сказал, небо было безоблачно. Воздух сверкал от солнечного света. И несмотря на это, подумайте, какая перемена произошла за каких-нибудь четверть часа. Я как раз вернулся после непродолжительного пребывания внизу, а мисс Уэст высказывала свое презрение в адрес Ла-Платы и собиралась отправиться к швейной машинке, когда мы услышали ворчание мистера Пайка. Это капризное ворчание выражало досаду и недовольство в связи с тем, что приходится признать превосходство своего командира.
– Вот идет вся река Ла-Плата, – проворчал он.
Посмотрев в направлении его взгляда, на юго-запад, мы увидели ее приближение. Это была страшная туча, уничтожившая солнечный и дневной свет. Казалось, она вздувалась и перекатывалась через саму себя, подвигаясь вперед с быстротой, свидетельствовавшей о сильнейшем ветре позади и внутри ее. Быстрота эта была ужасна, головокружительна, а под ней, двигаясь вместе с ней, приближалась, заволакивая море, полоса густого тумана.
Капитан Уэст сказал что-то старшему помощнику, который рявкнул приказание, и вахта, подкрепленная вызванной снизу второй сменой, принялась брать на гитовы паруса и карабкаться по вантам.
– Лево руля! Полный поворот! – приказал капитан Уэст рулевому.
И огромный штурвал сделал полный поворот, и бимс «Эльсиноры» упал так, что порыв ветра не мог ее отнести назад.
В этом стремительно несущемся мраке приближалась гроза и начали разрываться молнии.
Потом полил дождь, наступила полная темнота, засверкали еще более яркие молнии. При их вспышках я увидел матросов прежде, чем они скрылись с глаз, и «Эльсинора» вдруг накренилась вниз на один бок. Их было по пятнадцати человек на каждой рее, и они закрепили паруса раньше, чем налетел шторм. Как они снова очутились на палубе – я не знаю, я этого совсем не видел, так как «Эльсинора», неся только верхние и нижние паруса и зарывшись левым бортом в воду, лежала на боку и не выпрямлялась.
