Джек Лондон - Мятеж на «Эльсиноре»
– Ну, что вы об этом думаете? – спросил я буфетчика, помогавшего приводить в порядок книги.
Он пожал плечами, и его живые, косые глаза казались еще живее, когда он ответил:
– Я часто видел так. Я старый человек. Я часто видел хуже. Слишком много ветра. Слишком много работы. Проклятая погода.
Я догадывался, что наверху было интересное зрелище. И в шесть часов, когда в моих иллюминаторах показался серый свет (в те промежутки, когда они не бывали залиты водой), я, как гимнаст, перелез через борт своей койки, поймал свои скачущие туфли и вздрогнул, всунув босые ноги в их холодную и мокрую середину. Я не стал одеваться. В одной пижаме я направился на корму, а Поссум жалобно укорял меня в измене.
Пробираться узкими коридорами было истинным подвигом. Время от времени я останавливался и цеплялся за все, что попадало под руку, так что концы пальцев у меня заболели. В минуты сравнительного затишья я двигался вперед. Но я ошибся в расчете. Основание широкого трапа, ведшего в капитанскую рубку, покоилось на поперечном коридорчике, футов в двенадцать длиной. Излишняя моя самоуверенность и необыкновенно дикая судорога «Эльсиноры» вызвали катастрофу. Она бросилась на правый борт так внезапно и с таким наклоном, что пол выскользнул у меня из-под ног, и я беспомощно поехал вниз по наклону. Мне не удалось ухватиться за перила трапа, но я вовремя поднял руку, чтобы защитить лицо, и, в высшей степени удачно перевернувшись и все еще падая, ударился плечом в дверь капитана Уэста.
Молодость всегда возьмет свое. Судно в море – так же. И четыре пуда десять фунтов человеческого тела также возьмут свое. Красивая дверная филенка расщепилась, щеколда отскочила, и я обломал четыре ногтя на правой руке, тщетно пытаясь ухватиться за убегавшую дверь и оставляя на ее полированной поверхности четыре параллельные царапины. Я продолжал лететь вперед и очутился в просторной каюте капитана Уэста с огромной бронзовой кроватью.
Мисс Уэст, закутанная в шерстяной капот, с заспанными глазами и роскошными, на этот раз непричесанными волосами, держась за дверь, выходившую в кают-компанию, встретила мой испуганный взгляд таким же испуганным взглядом.
Извиняться было некогда. Я продолжал свою бешеную скачку, ухватился за спинку кровати и, описав полукруг, упал прямо на кровать капитана Уэста.
Мисс Уэст начала смеяться.
– Входите, входите, – сказала она.
Десятка два одинаково неприемлемых ответов вертелось у меня на языке, поэтому я промолчал и удовольствовался тем, что держался за кровать левой рукой, убаюкивая ноющую правую руку у себя под мышкой. Позади мисс Уэст, по полу кают-компании, носился буфетчик, преследуя Библию капитана Уэста и нотную тетрадь мисс Уэст. И в то время как она смеялась надо мной, а я глядел на нее в этой интимной обстановке, в моем мозгу внезапно вспыхнула мысль: «Она – женщина! Она – желанная»!
Почувствовала ли она эту беглую, невысказанную мысль? Я не знаю, но и смех умолк, и долгая привычка к условностям сказалась в следующих ее словах:
– Я была уверена, что в каюте отца все вверх дном. Он не входил к себе всю ночь. Я слышала, как по каюте катались вещи… Но в чем дело? Вы ушиблись?
– Ободрал пальцы, больше ничего, – ответил я, рассматривая свои ногти и осторожно поднимаясь на ноги.
– Да! Это был толчок! – сочувственно сказала она.
– Я собирался наверх, на палубу, а не в кровать вашего отца, – ответил я. – Боюсь, что я испортил дверь.
Тут начался новый приступ качки. Я снова сел на кровать и ухватился за спинку. Мисс Уэст, прочно стоя в дверях, опять начала смеяться, а позади нее по ковру кают-компании пулей пронесся буфетчик, держа в объятиях небольшую письменную конторку, которая, по-видимому, сорвалась с подставки, когда он ухватился за нее, ища опоры. О наружную стену каюты бились волны, а буфетчик, не найдя пристанища, промчался обратно все еще с конторкой в руках.
Воспользовавшись благоприятным моментом, я попытался выйти из каюты и достигнуть сторожевой стойки трапа до начала новых раскачиваний. И стоя у трапа в ожидании возможности подняться, я не мог забыть того, что только что видел. Перед моими глазами ярко вставали заспанные глаза мисс Уэст, ее распущенные волосы и вся ее женственная мягкость. «Желанная женщина!» – непрестанно звучало у меня в голове.
Но все это вылетело из нее, когда, почти добравшись до верхушки трапа, я вдруг полетел вверх так же стремительно, как обычно летят вниз. Ноги мои сами собой перелетали со ступеньки на ступеньку, чтобы избежать падения, и я летел или падал, по-видимому, вверх, пока, достигнув конца трапа, не уцепился за что-то, дрожа за свою жизнь, в то время как корма «Эльсиноры» взлетела кверху на огромной волне.
Какие прыжки для такого огромного судна! Старое, стереотипное слово «игрушка» как раз соответствовало ему. Оно действительно было игрушкой, игрушечной дощечкой во власти стихии. И все же, несмотря на подавляющее чувство своей беспомощности, у меня было сознание нашей безопасности. Здесь был Самурай. Руководимая его волей и его мудростью, «Эльсинора» не была легкой добычей для моря. Все было под его контролем, им предусмотрено. Она делала то, что он ей приказывал и, какие бы титаны бурь ни ревели вокруг нее, ни набрасывались на нее, она будет продолжать исполнять его веления.
Я заглянул в капитанскую рубку. Он сидел там на привинченном к полу кресле, упираясь обутыми в непромокаемые сапоги ногами в стойку, что удерживало его в равновесии при самой сильной качке. На его непромокаемом плаще в свете лампы сверкали мириады капель морской воды, свидетельствовавшие о том, что он недавно вернулся с палубы. Его черная и блестящая шапка казалась шлемом легендарного героя. Он курил сигару и, улыбаясь, приветствовал меня. Но он выглядел очень усталым, очень старым, но мудрым, а не слабым. Его побледневшее лицо было более прозрачно, чем когда-либо, и все же никогда он не был более спокоен, никогда не был таким самодержавным властелином нашего маленького, хрупкого мирка. Сказывавшийся в его чертах возраст не был результатом земного существования. Он не имел возраста, не имел страстей, он был сверхчеловеком. Никогда он не представлялся мне столь великим, столь далеким, столь бесплотным гостем из потустороннего мира.
И серебристо-мелодичным голосом он предостерегал меня и давал мне советы, когда я пытался открыть дверь рубки, чтобы выйти на палубу. Он знал подходящий момент, которого сам я никогда бы не угадал, и объяснил мне, как попасть на корму.
На палубе всюду была вода. «Эльсинора» летела вперед в шипящем потоке. Море пенилось и лизало край кормовой палубы то справа, то слева. Высоко в воздухе вздымавшиеся вверх и угрожающе падающие волны преследовали нашу корму. Воздух был полон водяных капель, как туман или как пена. Вахтенного офицера на корме не было. Она была пуста, если не считать двух рулевых в клеенчатых плащах, с которых струилась вода, под неполным прикрытием открытой будки штурвала. Я пожелал им доброго утра.
