Джек Лондон - Мятеж на «Эльсиноре»
– Мы потеряли курс, – донесся до меня ответ. – Мне кажется, нас относит назад. Руль работает, но судно не слушается его.
Прозвучал трубный глас архангела. Самурай своим мелодичным штормовым голосом закричал рулевому: «Полный поворот!»
«Полный поворот, сэр», – послышался ответ, неясный, надорванный от напряжения, заглушенный.
Впереди нас, позади нас, со всех сторон вокруг нас вспыхивали молнии, обливая нас пылающим светом в продолжение целой минуты. И все это время нас оглушал несмолкаемый рев грома. Это было сказочное зрелище: далеко вверху черный скелет рей и мачт, с которых убраны паруса; ниже – матросы, цеплявшиеся, как пауки, закрепляя паруса; под ними немногие поставленные паруса, надувшиеся в обратную сторону, зловеще белели в зловещем освещении; а в самом низу палуба, мостик и рубки «Эльсиноры», спутанные обрывки и комки канатов и кучки качающихся, натягивающих и накручивающих канаты людей.
Это была великая минута, решающий момент. Нас относило назад со всем нашим корпусом, тоннажем, бесконечными снастями и уходящими в небо двухсотфутовыми мачтами над нашими головами. И наш властелин был здесь, облитый ярким светом, стройный, спокойный, невозмутимый, имея возле себя двух помощников (из которых один был убийцей) для передачи его распоряжений, и кучку бессильных, слабых существ для того, чтобы приводить эти распоряжения в исполнение, – натягивать и накручивать канаты и одним напряжением мускулов так направлять наш плавучий мирок, чтобы он мог выдерживать ярость стихий.
Что случилось вслед за тем, что было сделано – я не знаю; я только слышал время от времени глас архангела, так как наступил мрак и полил проливной дождь горизонтальным потоком. Он наполнил мне рот и легкие, словно я очутился за бортом. Казалось, что он льется не только сверху вниз, но и снизу вверх, проникая под мою зюйдвестку, сквозь клеенчатый плащ, под наглухо застегнутый воротник и в высокие непромокаемые сапоги. Я был ослеплен, оглушен всем этим нападением на меня грома, молнии, ветра, темноты и воды. А властелин здесь, на корме, вблизи меня, жил и спокойно двигался среди всего этого, изрекая свою мудрость и свою волю жалким созданиям, которые повиновались и своей грубой силой натягивали брасы, отпускали паруса, меняли румбы, поднимали и опускали реи, разглаживали и закрепляли огромные куски парусины.
Как это случилось, я не знаю, но мисс Уэст и я стояли рядом, цепляясь за перила и прижавшись друг к другу под защитой навеса. Моя рука, обвивая ее талию, крепко ухватилась за перила, ее плечо было плотно прижато к моему, и одной рукой она крепко держалась за мой плащ.
Час спустя мы пробирались через корму к рубке, помогая друг другу держаться на ногах в то время, как «Эльсинора» прыгала и ныряла в бурных волнах. Ветер, затихший было после дождя, снова достиг силы шторма. Но доблестное судно было в полном порядке. Кризис прошел благополучно, и судно было цело, и мы были целы, и с мокрыми лицами, сияющими глазами смотрели друг на друга и смеялись в ярко освещенной рубке.
– Разве можно не любить море? – воскликнула с восхищением мисс Уэст, выжимая воду из распустившихся от дождя и ветра прядей своих волос. – А людей моря! – воскликнула она, – властелинов моря! Вы видели моего отца?..
– Он властелин! – сказал я.
– Он властелин! – повторила она за мной.
А «Эльсинора» поднялась на высокую волну и легла на бок, так что нас толкнуло друг на друга, и мы, ошеломленные, вместе отлетели к стене.
Я пожелал ей спокойной ночи внизу у трапа и, проходя мимо открытой двери кают-компании, заглянул туда. Там, к моему удивлению, сидел капитан Уэст; я думал, что он еще на палубе. Его штормовой костюм был снят, сапоги заменены туфлями. Он сидел, откинувшись на спинку большого кожаного кресла, с широко открытыми глазами, и следил за полными видений клубами сигарного дыма на фоне дико раскачивавшейся каюты…
Сегодня в одиннадцать часов утра Ла-Плата задала нам трепку. Накануне был настоящий шторм, хотя не очень жестокий. Сегодня ожидалось гораздо худшее, но оказалось просто космической шуткой. В течение ночи ветер настолько стих, что мы в девять часов утра подняли все паруса. В десять часов мы покачивались в мертвом штиле. Но к одиннадцати в южной части неба начал нависать мрак.
Нахмуренное небо низко опустилось над нами. Наши высокие мачты, казалось, скребли по тучам. Горизонт сузился вокруг нас так, что стало казаться, будто он едва ли в полумиле от нас. «Эльсинора» была замкнута в крошечном мирке тумана и воды. Молнии играли. Небо и горизонт так близко придвинулись, что, казалось, «Эльсинора» сейчас будет поглощена, втянута ими в себя.
Затем небо разорвала раздвоенная от зенита до горизонта молния, и влажный воздух окрасился в зловещий зеленый цвет. Дождь, сначала небольшой и начавшийся при мертвом штиле, превратился в поток из огромных, струящихся капель. Все гуще и гуще становился зеленоватый мрак; Вада и буфетчик зажгли в каюте лампы, несмотря на то что было всего двенадцать часов дня. Молния сверкала все ближе и ближе, пока судно не было охвачено ею кольцом. Зеленоватый мрак непрерывно сотрясался пламенем, сквозь которое более ярко сверкали разделенные молнии. Они становились все сильнее, по мере того как стихал дождь, и так плотно охватил нас поток электрического шторма, что невозможно было разобрать, какой молнией вызывается тот или другой раскат грома. Вся атмосфера вокруг нас то бледнела, то пылала. Какой стоял треск и грохот! Мы каждую минуту ждали, что молния ударит в «Эльсинору». И никогда я не видел таких оттенков молний. Хотя время от времени нас ослепляли более крупные вспышки, все время не прерывалась менее сильная, трепещущая, пульсирующая игра более слабого, дрожащего света, иногда нежно-голубого, иногда бледно-красного, переходившего в тысячи оттенков.
А ветра не было. И ничего не случилось. «Эльсинора» приготовилась к худшему с оголенными реями и свернутыми парусами, кроме нижних топселей. Топсели, намокшие от дождя, неуклюже свисали с рей и шлепали, когда судно качало. Тучи рассеялись, день прояснялся, зеленоватый мрак перешел в серый сумрак, молнии прекратились, гром отдалился от нас, а ветра все не было. Через полчаса засияло солнце, гром время от времени рокотал вдали, а «Эльсинора» все еще покачивалась в полном штиле.
– Этого никогда нельзя знать заранее, сэр, – проворчал, обращаясь ко мне, мистер Пайк, – тридцать лет тому назад как раз на этом месте я потерял мачту в порыве ветра, налетевшем точно так, как сейчас.
В это время наступила смена вахт, и рядом со мной стоял мистер Меллер, пришедший сменить помощника.
– Это одна из самых скверных частей океана, – подтвердил он. – Восемнадцать лет тому назад это же произошло здесь и со мной. Мы потеряли половину своих мачт, двадцать часов стояли стоймя на бимсе, груз передвинулся к одному борту, и мы затонули. Я двое суток плавал в шлюпке, пока нас не подобрало английское судно. Ни одной из остальных шлюпок не нашли.
