Патрик О'Брайан - Гавань измены
Однако ничего кроме полного непонимания на весёлых и внимательных лицах он не увидел. Люди были счастливы лицезреть его в столь приподнятом настроении, но в тот момент в действительности имели значение лишь ясные и конкретные указания. С тихим вздохом капитан Обри их выдал.
Как только он подаст сигнал, вероятно в течение получаса, экипаж должен высадиться на берег с оружием и походными мешками и в строгом походном порядке проследовать в подготовленный для них лагерь и там ждать его распоряжений. Никто не должен шататься по округе или ложиться спать, поскольку если все пройдет благополучно, то капитан Обри надеется выступить в путь вскоре после наступления ночи.
Каждой вахте иметь при себе ром и табак из расчета на четыре дня пути, так что если им суждено отравиться, то пусть отравятся как христиане: бочонки со спиртным должны строго охраняться, старшинам сидеть на каждой всё время. И хотя их обеспечат местным хлебом, у каждого с собой должны быть сухари из того же расчета — это избавит от любых жалоб со стороны обладателей чувствительных желудков.
Джек повысил голос, обращаясь в сторону соседней каюты, где, как он знал, через переборку внимательно подслушивает стюард, и проревел:
— Эй, Киллик. Достань мою рубашку с кружевными манжетами, парадный сюртук, синие штаны и ботфорты: я не собираюсь портить свои белые бриджи, скача на лошади по всей Азии, вне зависимости от этикета. И прикрути челенк к моей лучшей шляпе. Ты меня слышишь?
Киллик слышал, и поскольку он понял, что капитан собирается нанести визит турецкому командиру, то немедленно приготовил все требуемое без долгого нытья и не стал пытаться подсунуть сильно поношенную одежду, даже зашел так далеко, что по собственному почину приготовил медаль за сражение на Ниле вкупе с саблей за сто гиней.
«Боже мой, — подумал Стивен, когда капитан Обри вышел на палубу, пристегивая эту самую саблю, — да он стал на голову выше».
И правда, перспектива решительных действий, казалось, прибавила Джеку роста и ширины в плечах и, безусловно, совершенно изменила выражение лица — оно стало более отстраненным, сосредоточенным и замкнутым. Во всяком случае, Джек был крупным мужчиной и без всяких помех мог позволить себе нацепить на шляпу алмазную побрякушку, а настолько прибавив в моральном превосходстве, его образ стал еще более внушительным, даже для тех, кто близко знал его как вполне мягкого, любезного и не всегда мудрого компаньона.
Он перекинулся парой слов с мистером Алленом, а затем, уже садясь вместе с Хайрабедяном в ожидавшую их гичку, увидел Стивена и Мартина. Задумчивое и сосредоточенное лицо Джека расплылось в улыбке, и он крикнул:
— Доктор, я собираюсь на берег. Не желаете ли присоединиться? — и, видя, как Стивен посмотрел на своего соседа, продолжил: — Мы можем освободить место и для мистера Мартина, сев поплотнее.
— Подумать только, через пять или десять минут я ступлю на берег Африки, — произнес Мартин, когда мощные гребки понесли шлюпку к берегу, — никогда не смел на это надеяться.
— С огорчением вынужден вас разочаровать, — уточнил Джек, — но, боюсь, то, что вы видите впереди — это уже Азия, а Африка немного правее.
— Азия — да это во сто крат лучше! — воскликнул Мартин и от души расхохотался.
Он всё ещё продолжал смеяться, когда шлюпка носом зарылась в азиатские пески. «Неуклюжий» Дэвис, сидящий на носовом весле, бросил сходни, чтобы на сверкающие сапоги капитана не попало ни капли, и простер любезность аж до того, что подал Стивену и Мартину свою грубую, волосатую руку, когда те неловко спускались в безнадежно сухопутной манере.
Немного поодаль от моря песок сменился на жесткую, неровную и дурно пахнущую грязь, а грязь — на дюны. Когда они добрались до дюн, те полностью закрыли ветер, и их окутал поднимавшийся от земли жар, а с ним и полчища назойливых черных, жирных и мохнатых мух, садящихся на лица, заползающих в рукава и под воротники. На повороте тропинки они встретили коренастого широкоплечего янычара с длинными руками, свисающими до колен, который отсалютовал в турецкой манере, а потом просто стоял, уставившись на Джека и его челенк с выражением явного испуга на крупном, зеленовато-желтом лице, возможно, самом уродливом во всем мусульманском мире.
— Это и есть одабаши, — сказал Хайрабедян.
— Понятно, — ответил Джек и отсалютовал в ответ, но его визави, видимо, нечего было сказать, и поскольку существовала надежда, что и мухи, и жара уменьшатся на вершине холма, Джек спокойно пошел дальше. Он не прошел и пяти ярдов, когда одабаши снова подскочил к нему, корявая фигура чуть не переламывалась от поклонов, а резкий голос был полон почтения и озабоченности.
— Он просит вас пройти через главные ворота, чтобы одабаши мог выстроить почетный караул и трубачей, — перевел Хайрабедян. — Просит вас войти и немного отдохнуть в тени.
— Я ему благодарен, но скажите, что у меня мало времени, и я не могу ни на шаг изменить маршрут, — ответил Джек. — Черт бы побрал этих мух!
Несчастный одабаши явно разрывался между страхом рассердить человека со столь высокой наградой, как капитан Обри, и страхом перед Мурад-беем: в этих муках турок что-то бессвязно лепетал, но из всех его обрывочных замечаний и оправданий стало ясно одно — одабаши не собирался брать на себя ответственность и беспокоить своего командира. Бей отдал строгий приказ, что его нельзя беспокоить, сказал одабаши, а первая обязанность солдата — послушание.
— Вот дурень, — произнес Джек, попав в рой мух и ускорив шаг. — Скажи ему, чтобы читал мораль в другом месте.
Они теперь поднимались на холм из засохшей грязи, на котором стояла крепость, и как только дюны оказались с подветренной стороны, мух стало меньше, однако жара усилилась.
— Ты сильно побагровел, — обеспокоился Стивен. — Тебе следует снять этот плотный мундир и ослабить шейный платок. Тяжелые, тучные особи подвержены судорогам, которые могут вызвать апоплексию и даже гиперемию.
— Я буду в полном порядке, как только окажусь в седле и поскачу, — сказал Джек, сильно не желавший потревожить идеальный узел своего галстука. — Вот и он, достопочтенный эфенди, благослови его Господь.
Они приближались к расположенному к востоку от форта лагерю, к этому времени начавшему отбрасывать на уходящий вниз склон внушительную синеватую тень. На ближней стороне лагеря на фоне табуна вьючных животных и палаток уже можно было разглядеть Аббаса с несколькими лошадьми и конюхами.
Эфенди выслал им навстречу мальчишку: юношу красивого, стройного и изящного как серна, который с обаятельной улыбкой их поприветствовал, сообщил, что будет провожатым по дороге в Катию, и повел через ряды палаток, сплетенных из тамарисковых веток хижин и аккуратных рядов лежащих надменных верблюдов, невозмутимых как кошки.
