Патрик О'Брайан - Гавань измены

Реквизиты переводчика

Перевод: группа «Исторически йроман», 2016 год

Книги, фильмы и сериалы

Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Над переводом работали: Oigene, Welington, olesya_fedechkin, Blangr, Elliadriar, p4veltr, david_hardy, Barabbas, AnhelShenks, acefalcon, gojungle, Polinachastikov, NikitaPetrov и HurtMeMore .

Редакция: Александр Яковлев, Oigene, gojungle, olesya_fedechkin, sveta_ptz, acefalcon и Sam1980 .

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Благодарности за перевод можно направлять сюда:

Яндекс Деньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377

Поток глубокий медленно струится

И, хоть он с виду тих, таит измену

Шекспир, «Генрих VI» часть 2, акт 3

Глава первая

После дождливой ночи задул северо-восточный ветерок, и небо над Мальтой, прояснившись, обрело особый оттенок, который подчеркивал очертания благородных зданий и раскрывал все достоинства камня. Воздух пах свежестью, а сам город Валлетта выглядел жизнерадостно, как человек, счастливый в любви, или же внезапно получивший хорошие новости.

Это было еще более чем обычно заметно в компании офицеров, сидевших в затененном дворе гостиницы Сирла. А если точнее, они разглядывали верхние сады Барракка, заполненные солдатами, моряками и штатскими, освещенные столь яркими лучами солнца, что черные капюшоны мальтиек выглядели нарядно, а офицерские мундиры сияли, как диковинные цветы.

Хотя в многонациональной толпе преобладали алые с золотом британские мундиры, было немало и представителей других наций, участвующих в войне с Наполеоном. Например, жемчужно-розовые одежды хорватов из войска короля Крешимира красиво контрастировали с голубизной и серебром формы неаполитанских гусаров.

А вдалеке, пониже Барракки, широко раскинулась синяя, будто чистый сапфир, Великая Гавань, которую пятнышками усеивали паруса военных кораблей, войсковых транспортов, судов снабжения и бесчисленных мелких суденышек, что курсировали между Валлеттой и крепостями Сент-Анжело и Исола на мысах противоположного берега бухты – всё это не могло не радовать сердце моряка.

Но эти джентльмены были капитанами без кораблей, в целом, сборище молчаливое и меланхоличное, тем более в это время, когда долгая-предолгая война, казалось, достигла кульминации, а конкуренция между капитанами только усилилась. Сейчас почет и достойное назначение, не говоря уже о призовых деньгах и продвижении по службе, зависели от назначения на мореходный корабль.

У некоторых совсем не было корабля: у кого-то он затонул прямо под ногами, как в случае с дряхлым «Эолом» Эдварда Лонга; кто-то оказался на берегу после повышения в чине, а кто-то – по приговору военно-морского трибунала.

Большинство, однако, составляли «соломенные вдовцы», те, чьи корабли, потрепанные годами блокады Тулона при любой погоде, отправили в ремонт. Но верфи были перегружены, а ремонт обычно оказывался глубоким, капитальным и всегда — неторопливым. Так что капитанам приходилось просиживать штаны на берегу, проклиная задержку, а драгоценный стаж корабельной службы утекал...

Те, кто посостоятельнее, послали за жёнами, и те, несомненно, скрашивали их участь, большинство же оказалось приговорено к печальному безбрачию и тем утешениям, что могли найти здесь.

К их числу принадлежал и капитан Обри, ибо хотя он и захватил не так давно в Ионическом море весьма лакомый небольшой приз, в его отношении Адмиралтейский суд ещё ничего не решил, да и дома из-за юридических неурядиц дела обстояли ужасно. К тому же жизнь на Мальте пугающе подорожала и теперь, с возрастом, Джек уже не осмеливался сорить деньгами, которых у него еще не было. Поэтому он жил холостяком, настолько скромно, насколько достойно пост-капитана, на третьем этаже гостиницы, и его единственной отрадой была опера.

Да, Джек Обри, пожалуй, стал самым большим неудачником из тех, чьи корабли попали в лапы ремонтного дока, поскольку умудрился послать туда аж два корабля, заполучив двойной набор медленных, нерасторопных, глупых, коррумпированных и некомпетентных чиновников и корабельных мастеров. Первым был «Вустер» — ветхий семидесятичетырехпушечный линейный корабль, который почти развалился на куски в ходе долгой и бесплодной погони за французским флотом в штормовую погоду, а вторым — «Сюрприз», маленький ходкий фрегат, отданный ему под временное командование, пока ремонтируют «Вустер». На фрегате Джека отправили в Ионическое море, где он вступил в схватку с двумя турецкими кораблями, «Торгудом» и «Катиби». В ходе весьма ожесточенного сражения «Торгуд» Джек потопил, а «Катиби» захватил в качестве приза, но и «Сюрприз» изрешетили по ватерлинии.

«Вустер» же, негодно спроектированный и кое-как построенный плавучий гроб, следовало бы отправить на слом и продать на дрова, но именно на его никчемной, но сулящей прибыль туше верфь сосредоточила все свои ленивые усилия, в то время как «Сюрприз» находился в подвешенном состоянии всего лишь из-за отсутствия парочки книц на миделе, правого недгедса, боканца и двадцати квадратных ярдов медной обшивки, а его когда-то превосходный экипаж из отборных моряков обленился, погряз в разврате, пьянстве и болезнях, а некоторых самых лучших матросов и даже уорент-офицеров украли недобросовестные начальники, и даже безупречный первый лейтенант покинул корабль.

В этой унылой компании самым угрюмым надлежало быть капитану Обри, однако на деле он болтал без умолку и даже пел с таким добродушием, что его близкий друг, хирург «Сюрприза» Стивен Мэтьюрин, сбежал в тихую беседку, прихватив с собой временного соплавателя профессора Грэхэма, морального философа, отдыхающего от своей кафедры в шотландском университете, знатока турецкого языка и восточной политики.

Доброе расположение духа капитана Обри объяснялось отчасти прекрасной погодой, повлиявшей на его от природы жизнерадостную натуру, отчасти — заразительным весельем товарищей, но главным источником стал сидевший у дальнего конца стола Том Пуллингс, еще вчера его первый лейтенант, а теперь самый младший коммандер во флотских списках, обладатель самого первого звания, которое давало право называться капитаном, и то лишь из любезности.

Продвижение стоило мистеру Пуллингсу пары пинт крови и крайне уродливого шрама — его оставил скользящий удар турецкой сабли, захвативший большую часть лба и носа, но Том охотно претерпел бы и десятикратные боль и увечья ради золотых эполет, на которые украдкой поглядывал с улыбкой и временами поглаживал рукой.