Виталий Забирко - И ещё раз о контакте

Забирко Виталий

И ещё раз о контакте

Виталий Забирко

И ЕЩЕ РАЗ О КОНТАКТЕ

Хряпнул я, значит, полбанки сухого, но не полегчало. Сижу. Думать не думаю. Нечем. Говорят, клин клином вышибают, а "сухарь" - разве это клин? Я вчера в себя такой клин сивухи засадил, что "сухарь" против него спичка ломаная. Да и не лезет он в нутро, стал в желудке комом и стоит, назад просится. Тоска смертная.

Тут он и появился. Зелёненький, как и положено, рожки маленькие, ножки копытцами. Короче, всё чин-чинарём, только морда плоская, безглазая, без рыла свиного. Даже симпатичный такой. Сидит на моём рукаве, ножками дрыгает, да ручкой мне машет.

"Ну, - думаю, - всё, парень. Сейчас и баба в белом появится". И так это аккуратненько его ногтем щ-щёлк!, и сразу же вторые полбанки хрясь! Эффект тот же. Он опять на рукаве сидит.

- Ты, - говорит, - не делай так больше. У меня, - говорит, - от этого голова болит, всё кругом идёт, а сам двоиться начинаю.

Гляжу, и правда, двое их сидят. Да так это подрагивают, то сходятся в одного, то расходятся. Как в телевизоре.

Чо делать?

"Спокойно, - говорю себе, - спокойно. Раз уж появился, не избавишься. Наслышаны. Посему не мельтеши, принимай всё как есть".

- А баба где? - спрашиваю.

- Какая баба?

- А в белом. Горячка которая.

- Да нет, - говорит, - однополые мы.

Действительно, про чертей слышал; про чертенят, а вот про черт... чертух, или, как там, чертовок, не приходилось. Впрочем, чертовок знаю, но это уже из другой оперы.

- Так чо делать будем? - спрашиваю. - Пить будешь?

- Нет, - говорит, - мы не пьём. Мы эфиром питаемся.

Что ж, тоже дело. Знал я одного такого. Пристроился я как-то в парке на лавочке с чекушкой, стаканчиком, газетку расстелил, сырок плавленый почистил (это ещё до перестройки было!), короче, культурненько так. Люблю культурненько. Подходит этот. Ногами шаркает, еле передвигает, а сам на стакан смотрит. Как кролик на удава, глаз отвести не может. Я ему: "Кыш, мол, самому мало!", а он меняй успокаивает: "Да не, - говорит, - у меня с собою есть, мне бы стаканчик токо". Ну дал я ему стакан. Жалко, что ли? Душа-то родственная... А он достаёт из кармана пузырёк медицинский, с белым сургучём который, и полстакана эфира хрясь! Сырком моим занюхал и говорит: "Дурак ты, дурак! Химии не знаешь! Ты сейчас водки хряпнешь, а через два часа головка вава, а похмелиться не на чо. А я за копейку газировки трах!, вода в желудок бух!, а там с эфиром шпок! - гидролиз называется. До спирта. И мне опять же хорошо".

- Нет, - говорю зелёненькому. - Эфир не буду. Алкаш я чистый, чем и горжусь.

Пробовал я как-то "Кармен" - духи которая, - баловство. Ни те удовольствия, ни расслабления - дурь и боль головная. И унитаз после меня неделю благоухал. Соседка (в коммуналке живу) месяц ко мне приставала, где я французский освежитель воздуха достал. "Ах, и я такой же хочу!"

- Ну что вы, - говорит зелёненький этот. - Я вам эфир вкушать не предлагаю. У нас метаболизм разный. А прилетел я к вам контакт устанавливать.

"Метаболизм - желудок, значит, - думаю. - Чай наслышаны, тоже не ботфортом консоме хлебам".

- А чо это - контакт? - спрашиваю.

- Тут он и понёс. У меня аж крыша поехала. Что. мол прилетел он к нам из другой галактики, что мы, мол, представители двух цивилизаций, братья по разуму, и, значит, без контакта нам ну никак нельзя. Ручками всё машет, ножками сучит, и всё куда-то на стол показывает - вот, мол, и корабль мой, межгалактический, на котором я сюда добирался.

Гляжу, и впрямь, среди моих общепитовских тарелок, что в столовой позаимствовал, стоит ещё одна. Металлическая, и чистотой неестественной блестит - ни тебе хвоста селёдочного, ни окурка. Но мелковата. Похоже, как от сервиза дорогого, что в музеях выставляют.

- И как же, - спрашиваю,- этот контакт делается?

- А просто очень, - говорит зелёненький. - Моё сознание накладывается на ваше, а ваше - на моё. Вам передастся всё достояние нашей цивилизаций, а мне - вашей. Только согласие ваше требуется.

- Нет, - говорю, - сейчас не могу. Сознание моё сейчас тяжёлое. А поправить нечем. Закрыто ещё всё.

- А чем вы его поправляете? - спрашивает.

- А вот, - достаю из-под стола тару. - Там на дне капли три осталось.

Засуетился тут он, на стол соскочил, вокруг тары обежал, да и говорит: - Так за этим дело не станет. Пожалуйста!

Гляжу, и впрямь, уже не тара передо мной стоит, а пузырь полный, только что не запечатанный.

Понюхал - вроде оно. Плеснул в банку на дно, ввёл осторожненько в организм - ей богу, оно!

- Ну, - говорю, - тогда сейчас приступим. Наливаю банку по самые края, выдыхаю на него, да как гаркну:

- Контакт!

И хрясь банку в себя.

- Контакт! - кричит он.

И тут меня словно по голове шибануло. Звёздочки в глазах заплясали, галактики завращались, а я сам будто на корабле космическом их бороздю. Да только быстро всё это сгинуло. Глядь, опять я в конуре своей. И лежит он, зелёненький, передо мной на столе, ручки-ножки раскинувши, и не движется.

- Ты чо? - спрашиваю и осторожненько так его ногтем трогаю. А он что резиновый. И парок от него зеленоватенький такой, светящийся, поднимается. И тельце сморщивается, будто испаряется. Пока я пузырь опорожнил, так он совсем исчез. Нечисть, одним словом.

Но тарелка осталась. Я её потом под пепельницу приспособил. Классная получилась! Как окурок в ней раздавишь, так по ободку огоньки разноцветные и заиграют. У меня её потом кореш мой, Гарька, за полпузыря выдурил. Выдурить-то выдурил, а пузырь заныкал. Я ему потом в пивной морду начистил.

И всё бы ничего, но как нарежусь в дрыбодан, то снится мне по ночам рубка корабля космического, звёзды, да миры разные. Просыпаюсь я тогда, и если есть что, так ввожу в себя и успокаиваюсь. А нет, так сижу до утра, глаз не смыкаю, потому как спать боязно. Трезвые они там все, в мирах своих светлых.