Патрик О'Брайан - Гавань измены
— Я рад, что ты так думаешь, таково и мое впечатление, — Джек улыбнулся и представил ясно и четко мубарскую галеру, плывущую прямо курсом норд, сильно нагруженную и довольно глубоко осевшую. — Все же еще остались счастливые сюрпризы в этом мире, чтобы там ни говорил мистер Мартин, — заметил он, — я знавал их десятками. Ты, как я полагаю, слышал его проповедь?
— Я сидел на крюйс-марсе.
— Я бы предпочел, чтобы он не говорил о корабле в подобном духе.
— Уверен, он сделал это в знак признательности и благодарности.
— Конечно, не думай, что я ему не благодарен. Полагаю, у него были самые лучшие намерения, и я весьма признателен ему за эту учтивость. Но матросы в бешенстве, а Моуэт просто разъярён. Говорит, что уже не сможет заставить их от души скоблить палубу или не щадя живота заниматься окраской, ведь из той проповеди выходит, что этот труд — суть тщеславие, прямиком ведущее на живодёрню.
— Если бы его не прервали, я уверен, он бы сделал более четкий вывод, уверен, сделал бы так, что его образный язык четко понял бы всякий, но даже в этом случае, если только ты не второй Боссюэ [24], то возможно, ошибкой было использовать метафоры и аналогии в этом в высшей степени непоэтическом возрасте.
— Не столь дьявольски непоэтично, как все это, брат, — сказал Джек. — Всего лишь утром, перед тем как оснастили церковь, Роуэн выдал такую великолепную штуку, какой я никогда не слышал. Они вместе со вторым помощником смотрели на шестифунтовки, и он произнес: «И вы, орудья гибели, чей рев подобен грозным возгласам Зевеса [25]».
— Отлично, отлично. Не думаю, что Шекспир сказал бы лучше, — прокомментировал Стивен, кивая с серьезным видом. В последнее время в этих двух молодых людях он заметил весьма порочную тенденцию заниматься неприкрытым плагиатом, при этом каждый был уверен, что другой в жизни не читал ничего кроме «Основ навигации» Робинсона.
Отчётливо завоняло вареной капустой, и в дверях появился Киллик.
—Жратва подана, — гаркнул он.
— А теперь я пришел к выводу, — продолжил Джек, опустошая свой стакан, — что, возможно, ты можешь ошибаться и относительно метафор и аналогии. Я четко уловил намек и сказал Аллену, что он, вероятно, имел в виду гром. «Точно, — согласился Аллен, — я сразу так и понял». Сразу так и понял, — повторил Джек, довольно улыбаясь блестящей игре слов «пушка» и «гром», что промелькнула в его голове. Но когда он поразмыслил над ней, еще более интересная мысль затмила эту. — Но, возможно, Роуэн — это второй Боссюэ, — сказал Джек. Его глубокий, сочный, довольный смех заполнил каюту, всю кормовую часть «Дромадера», и эхом отозвался на носу. Джек побагровел от смеха. Киллик и Стивен стояли, глядя на него и улыбаясь, пока дыхание капитана не оборвалось и не свелось к хрипу. Джек вытер глаза и встал, все еще бормоча: «Второй Боссюэ. О Господи...»
Во время обеда запах капусты и вареной баранины резко сменился запахом гниющей грязи, поскольку транспорт приблизился к берегу и пересек невидимую границу, где западный ветер дул уже не со стороны открытого моря, а с дельты Нила и великих пелузийских болот.
До сих пор мистер Мартин за столом вел себя неприметно — несмотря даже на то, что его пригласили выпить вина с капитаном Обри, мистером Адамсом, мистером Роуэном, доктором Мэтьюрином и даже, что самое удивительное, с меланхоличным и весьма воздержанным мистером Гиллом, но теперь его лицо оживилось. Мартин бросил испытующий взгляд на Стивена и, как только позволили приличия, вышел из-за стола.
Стивену нужно было приготовить лекарства тем больным, которые оставались на транспорте, но когда он с этим покончил и вручил микстуры вместе с порошками первому помощнику «Дромадера», сдержанному пожилому шотландцу, то тоже поспешил на палубу.
Суша оказалась гораздо ближе, чем он ожидал — длинный плоский берег с узким пляжем цвета рыжей охры, из-за которого море выглядело поразительно голубым, дюны позади пляжа, а за дюнами — холм с фортом на вершине и что-то похожее на деревню сбоку от него, а примерно через две мили слева — другой холм, на котором сквозь марево жаркого воздуха проглядывались руины, разбросанные то там, то сям. Кое-где росли пальмы. И больше ничего — только бесконечный светлый песок прямо-таки пустыня Син[26].
Мистер Аллен приказал убрать все паруса кроме фор-марселя, и корабль скользил со скоростью, едва достаточной, чтобы слушаться руля, якорь приготовлен к отдаче, а лотовый непрерывно сообщал все уменьшающуюся глубину:
— Глубже двадцати, глубже восемнадцати, ровно семнадцать...
Почти все столпились на палубе, внимательно разглядывая берег, как принято в таких случаях, разглядывая в глубоком молчании. Поэтому с некоторым удивлением Стивен услышал веселое улюлюканье за бортом, а когда добрался до поручня, то с еще большим удивлением увидел Хайрабедяна, плещущегося в море.
Стивен знал, что переводчик часто купался в Босфоре, и слышал, как тот причитал, что корабль никогда не ложится в дрейф, чтобы он мог нырнуть, но полагал, что если бы армянин когда-нибудь и нырнул, то только ради парочки конвульсивных, судорожных гребков, вроде его собственных, и уж, конечно, не предполагал ничего похожего на шумную амфибию, резвящуюся среди волн.
Хайрабедян легко поспевал за кораблем, иногда наполовину выбрасывая из воды короткое толстое тело, а иногда подныривая под корабль и выныривая с другой стороны, пуская воду как Тритон. Но его улюлюканье и барахтанье раздражало мистера Аллена, который не всегда слышал доклад лотового. Видя это, Джек перегнулся через поручень и крикнул:
— Мистер Хайрабедян, прошу, немедленно поднимитесь на борт.
Мистер Хайрабедян так и сделал, и теперь стоял на палубе в черных кальсонах, подвязанных у колена и на талии белыми лентами, которые придавали ему несколько чудаковатый вид: вода стекала с его приземистой, косматой, бочкообразной фигуры и венчика черных волос вокруг лысины. Тут Хайрабедян уловил атмосферу неодобрения, и широкая восторженная лягушачья улыбка исчезла с его лица, сменившись выражением глубокой вины. Но его смущение, однако, не продлилось долго: мистер Аллен отдал команду, и якорь ухнул в воду, канат побежал следом, корабль отвернул нос по ветру, а канонир начал салют из одиннадцати выстрелов — такое количество заранее согласовали, как и ответный салют.
Однако салют, казалось, ошеломил турок или, возможно, так и не вывел их из состояния апатии. В любом случае, никакого ответа не последовало. За время длительного молчаливого ожидания Джек побагровел от негодования. Будь это в отношении него лично, Джек бы стерпел немало, но он считал малейшее пренебрежение к королевскому флоту абсолютно нетерпимым: и это касалось пренебрежения во всем, а отсутствие ответного салюта — дело весьма серьезное.
