Виталий Гладкий - Красная перчатка
— Ладно, виниться будешь опосля. Ну-ка, расскажи без утайки.
Вышеня выложил, как все произошло, словно на духу. На какое-то время в горнице воцарилась мертвая тишина — Остафий лихорадочно соображал. Ему не хотелось терять даже гривну, а тут целых сорок. Или восемьдесят. Нет, никогда! Выход есть — «дикая» вира. Пусть платит община. С миру по нитке, голому портки…
— Так кто был с тобой, говоришь? — спросил боярин.
— Бориска Побратиловец и Семка Гостятин.
Остафию стало немного легче; отцы обоих входили в число трехсот «золотых поясов» — наиболее влиятельных родов Великого Новгорода. Значит, виру можно раскинуть на троих… или вообще вопрос замять, если получится. Но это не решало главную проблему: боярин не хотел, чтобы его сын, даже такой беспутный, прослыл убийцей.
— Они не проболтаются? — строго спросил он сына.
— Никогда! Мы поклялись держать язык за зубами.
— По городу с утра шатался?
— Нет. Почти весь день упражнялся с Истомой. Тока к вечеру вышел…
Истома был холопом Дворянинца. Вышеня знал, что отец часто поручал ему разные рисковые дела, о которых не принято говорить вслух, а то и шепотом. Истома был быстр, как белка, и опасен, как рысь. Вышеня с ним дружил (если можно представить дружбу между боярским сыном и холопом), потому что Истома показывал ему разные «подлые» приемы драки и владения ножом — уж чем-чем, а этим простонародным оружием холоп владел как никто другой.
— Тебя многие видели?
— Из знакомых — никто.
— Это любо… — Боярин огладил бороду, подстриженную коротко — на иноземный манер. — Тебе нужно уехать из Новгорода. Немедля! И надолго. Притом не по водному пути — там будет слишком много любопытных глаз — а по суше. Мало того, все будут знать, што ты уехал еще вчера. Запомни это! А с твоими друзьями я поговорю.
— Зачем ехать?! Куда? — всполошился Вышеня.
— Затем, что так надо! А куда — скоро узнаешь. Ужинай борзо и собирайся! А я тем временем распоряжусь, абы седлали коней и приготовили харч. С тобой поедет Истома…
Лишь когда Новгород оказался далеко позади, Истома перестал отшучиваться (он вел себя достаточно вольно не только с дворянским сыном, но и с самым Остафием) и наконец сказал, куда они держат путь — на Онего. Вышеня знал, что на Онежском озере есть земли, принадлежащие отцу, но никогда там не бывал. Да и вообще, туда ездил только Истома, в основном зимой, по санному пути. Оттуда он пригонял добрый десяток саней, груженных копченой и вяленой рыбой, а ближе к весне — кипы беличьих шкурок и другие меха. Онежская белка «шёневерк», как ее называли иноземцы, стоила больших денег, и отец имел на ней хорошую прибыль.
Сам же боярин по поводу своей вотчины на Онежском озере был удивительно немногословен. В нежелании отца распространяться на тему Онеги Вышеня заподозрил какую-то тайну. Однажды он прямо спросил его об этом. Отец грозно нахмурил брови и коротко ответил: «Не твоего ума дело!»
— Держи уши на макушке, — предупредил Истома боярского сына. — Места здесь глухие, разбойные. Того и гляди попадем в переделку.
Вышеня лишь пренебрежительно хмыкнул; несмотря на юный возраст он мало чего боялся. С младых ногтей его натаскивали отменно владеть любым оружием, ведь сын тысяцкого, командовавшего новгородским ополчением, должен стоять супротив вражеской рати, если придется, рядом с отцом.
Истома настолько хорошо знал дорогу, что и в темноте легко держал нужное направление. Лошадей отец дал весьма видных, ведь путь предстоял нелегкий и дальний. Те, кто знал толк в коневодстве, были бы в восхищении от их статей.
В XIV веке русское коннозаводство из-за нашествия монголов было разорено, поэтому почти полностью прекратилось поступление благородных и очень дорогих восточных жеребцов-производителей, которые назывались «фарь». Не желая походить на быстрых татарских наездников, русские князья и бояре предпочитали ездить на грубых и медлительных лошадях.
Но наступали новые времена и представление о боярской лошади — тяжелой и неповоротливой — начало меняться. Одним из первых, кто по достоинству оценил преимущество легких татарских лошадей, стал Остафий Дворянинец. Он взял и соединил резвость лошадей приволжской вольницы — разбойников, которые называли себя татарским словом «кайсаки», то есть наездники — с выносливостью немецких клепперов. Получились невысокие, но очень быстрые, выносливые и красиво сложенные лошади для тяжеловооруженных всадников.
Именно такими были жеребчики под Вышеней и Истомой. Их обучили не пугаться диких зверей (для этого в конюшне Дворянинца стояли клетки с волками и медведями) и, если придется, сражаться с ними зубами и копытами. Это свойство лошадей из конюшни тысяцкого уже успели оценить многие видные люди Великого Новгорода, и те продавалась по очень высокой цене, почти сравнимой с теми деньгами, которыми редкие любители расплачивались за персидских жеребцов.
— А што, боярин, не пора ли нам немного перекусить и маненько отдохнуть? — спросил Истома, когда они удалились на весьма приличное расстояние от Новгорода. — Знаю тут пещерку одну, в ней и лошади поместятся.
Небо уже посветлело и раннее утро разлило над озером, мимо которого они проезжали, большой жбан белого тумана.
— Согласен! Пора, — радостно ответил Вышеня. — Я голоден, как волк. — Он и впрямь сильно проголодался; после разговора с отцом ему кусок в горло не лез.
Пещерка действительно была хороша — просторная, защищенная от ветра и влаги густым кустарником у входа. Правда, увидев посреди нее большое черное пятно пепла, Вышеня немного встревожился, но Истома успокоил его:
— Не боись, боярин. Ужо извини — эту пещеру знаю не только я. Место ведь проходное. Мне вот тоже приходилось здесь несколько раз костры жечь. Но края тут дикие, и летом по бездорожью сюда трудно добраться. Ты уж сам в этом убедился. Вот зимой — другое дело. Да и какая надобность по лесам и болотам плутать? Так и сгинуть недолго.
— А вдруг разбойники? Вишь-ко, пепел-то свежий.
— Однако ты глазастый, боярин, — с уважением сказал Истома. — И то верно — пепел точно не прошлогодний… — Он взял щепотку пепла, растер между пальцев, понюхал. — Дней десять назад костер горел. Ну дак нам-то что? Ежели и останавливались какие люди здесь, то ныне они далеко. Располагайся, боярин, а я пока лошадок обихожу да сушняк для костра соберу…
Подкрепившись, решили немного поспать. Вышеня уже с трудом держал глаза открытыми, так сильно тянуло его после сытной еды в сон. Уснули оба в один момент, едва легли на постель из веток, срезанных Истомой. Лошади стояли здесь же; они задумчиво жевали сочную траву (труды все того же Истомы) и с вожделением косились на саквы с овсом, — запас на всякий случай — лежавшие рядом с тугими переметными сумами, в которых хранились продукты.
