Виталий Гладкий - Красная перчатка
Первое время учеба у Вышени шла туго, а что касается старшего брата, Варфоломея, так у того она вообще не задалась. Варфоломей больше любил махать мечом и упражняться в конной выездке, все его мысли были связаны с воинскими доблестями, ожидавшими его впереди, как он мечтал.
Кроме всего прочего, мсье Адемар, уже в частном порядке, начал преподавать и историю. Он рассказывал о рыцарях-крестоносцах, о том, как они дрались с сарацинами, чтобы освободить Святую землю от неверных. О неведомых землях и чужих странах, где всегда стоит лето и где водятся диковинные животные, похожие на зверя Индрика из русских былин, который всем зверям отец и живет на Святой горе, ест и пьет из синего моря и никому обиды не делает.
Рассказчиком мсье Адемар был превосходным, особенно когда речь заходила о рыцарях. В такие моменты в его голубых глазах загорался фанатичный огонь, который завораживал Вышеню. И постепенно у него начала появляться мечта — когда-нибудь увидеть все то, о чем говорил мсье Адемар. А поскольку в заморских землях знание чужих языков обязательно, Вышеня, прежде отлынивавший от занятий, как и его брат Варфоломей, приналег на учебу со всей юношеской страстью.
Что касается русских былин и сказок, то в этом вопросе не было равных матери, которая знала их наизусть. Особенно хорошо они слушались и запоминались в зимние вечера, когда на улице вьюжило, а в печке горел огонь. Вышеня смотрел на пламя, брызжущее искрами, и ему казалось, что в печке происходит действо, о котором рассказывает мать. Нарисованные огненными языками диковинные звери и птицы, благородные витязи, побеждающие разную нечисть, хитрые и коварные враги земли Русской возникали перед его взором и тут же исчезали, уступая место другим персонажам, а он сидел, как завороженный.
Ходил Вышеня и в церковную школу, где старый дьяк Киприан учил детей русской грамоте и письму. Поначалу для Вышени казалось легкой игрой выводить буквы на длинной вощеной дощечке с бортиками. Буквы были вырезаны и заполнены воском. Чего проще — веди писалом по резьбе — и все дела, а когда дощечка исписана, загладь воск лопаточкой, что на конце писала, и пиши по-новой. Но когда начали упражняться в письме на бересте, Вышеня приуныл. Это уже был нелегкий труд, потому что для написания буквы на куске бересты приходилось прилагать гораздо больше усилий, чем на вощеной дощечке.
Но и это еще было полбеды. Настоящие страдания начались тогда, когда дьяк Киприан заставил учить священные тексты и разные молитвы. Унылое, монотонное бубнение буквально сводило Вышеню с ума. Живой и неусидчивый по натуре, он не мог выдержать многочасовых бдений над молитвословом под присмотром дьяка и сбегал с занятий. Разозленный дьяк называл его безбожником, хотя это было совсем не так — Вышеня в Бога верил и чинно-благородно посещал вместе с отцом все церковные службы.
Правда, после того как в усадьбе Дворянинца появился Истома, вера Вышени в то, что написано в Библии, несколько поколебалась. Истома был язычником, хотя и скрывал ото всех, что поклоняется древним богам, только не от Вышени — они чересчур часто и подолгу общались. Истома не склонял Вышеню в старую веру, но иногда у него получались такие удивительные штуки, что холоп казался мальчику колдуном.
Что касается мсье Адемара, то однажды тот неожиданно исчез. Когда встревоженный Вышеня спросил, куда девался учитель-иностранец, отец нахмурился и коротко ответил: «Уехал». Всем своим видом он дал понять сыну, что дальнейшие расспросы на эту тему неуместны…
Когда с завтракам было покончено и из-за дальних лесов уже показалось солнце, разбойники легли спать, а Истома начал прощаться.
— Рад был нашей встрече, — проникновенно признался Ворон, и они обнялись. — В жизни всяко быват, поэтому, ежели што, милости просим…
— Благодарствую за хорошую компанию, добрую дичину и за теплые слова, — ответил Истома, загадочно улыбаясь. — Ты прав, судьба-судьбинушка — хитрая баба, за нею нужон глаз да глаз. Поживем — увидим…
Разбойники не отстали от своего атамана, тепло проводили нечаянно встреченных путников, и вскоре Вышеня с Истомой рысили по узкой, изрядно заросшей дороге, больше похожей на звериную тропу.
Вышеня долго крепился, но затем все-таки спросил:
— Откуда знашь этого Ворона?
— Оттуда… — буркнул Истома, но сразу же спохватился, сообразив, что его ответ попахивает грубостью и хамством. — В жизни разные повороты случаются, боярин. Вот как на этой дорожке. Пока она ровная и даже без колдобин, но примерно через два поприща[31] пойдут такие страшные обрывы, што впору повернуть обратно. Ан, нельзя. Нам нужно тока вперед.
— Ты был разбойником? — прямо спросил Вышеня.
— Нет, до этого я ишшо не опускался, — спокойно ответил Истома. — Было дело, однажды я примкнул к ватаге ушкуйников и ходил в походы под началом Ворона. Это, конешно, тайна, но тебе я ить скажу: Ворон, как и ты, боярского рода.
— Не может быть!
— Ох, боярин, еще как могеть…
— Но почему?…
— Мало ли недругов у твоего отца? — вопросом на вопрос ответил Истома.
— Хватает… — Вышеня помрачнел; он понял, что Истома не склонен рассказывать историю жизни атамана разбойников.
— То-то же… Вот и у Ворона их было больше, чем надыть.
Тут Вышеня хотел спросить, что подразумевал Ворон, когда сказал ему: «Мы с твоим отцом — ого-го…», да вовремя прикусил язык. В жизни отца было много разных тайн, это Вышеня давно уяснил, но копаться в них, тем более с помощью холопа, ему не хотелось. Пусть все будет как есть…
Солнце поднялось выше и начало припекать, что редко бывает на севере. Сонно покачиваясь в седле, Вышеня думал лишь об одном — как там его друзья-товарищи Бориска Дворянинец и Семка Гостятин и не потащили ли их к посаднику, чтобы привлечь к ответу? Мысли Вышени, несмотря на красоты окружающей природы, были мрачными и безысходными — хоть в омут головой. Несмотря на свой юный возраст, парень понимал, что возврата к прежней вольной и беззаботной жизни уже не будет.
Глава 3
Засада
Виконту Жоффрею де Шатобриану семья выделила укрепленную усадьбы — манору, без привычного для Жанны донжона[32], как в замке Бельвиль, но с высокими оборонительными стенами и двумя угловыми башнями.
Усадьба представляла собой длинный двухэтажный дом с хозяйственными пристройками. На первом этаже дома находились гостевые комнаты, просторный зал с невысоким потолком, рядом с ним — кухня и подвал. На втором этаже тоже был зал примерно таких же размеров и большая гардеробная; здесь Жоффрей обустроил для себя и молодой жены просторную спальню, слуги повесили тяжелые ковры-занавеси, и получилось отдельное помещение.