Виталий Гладкий - Красная перчатка
Как оказалось, и де Гито кое-что смыслил в поединках на мечах, судя по шраму на его лице. Но все равно Раймон де ля Шатр оказался проворней. В какой-то момент поединка он, распластавшись над землей, произвел атаку с низкой стойки и поразил де Гито в бедро. Это был необычный по тем временам прием. Удар мог быть выполнен лишь длинным мечом-бастардом с его остроконечным, зауженным клинком. Де ля Шатр сильно рисковал, потому что мог нарваться на мощный ответ с высокой стойки, от которого не спас бы и хаубергон.
Жерар де Гито упал на одно колено, а де ля Шатр крикнул:
— Сдавайтесь!
— Никогда! — Жерар де Гито взревел, как раненый бык, встал на ноги и обрушил на своего соперника град таких сильных ударов, что разрубил пополам его щит.
— Остановитесь! — сеньор Морис вклинился между противниками. — Вы забыли, что поединок до первой крови!
— К дьяволу! — зарычал де Гито и попытался оттолкнуть хозяина замка Бельвиль.
— Не сметь! — вскричал подбежавший к поединщикам Жоффрей де Шатобриан; он обхватил де Гито за плечи и воркующим голосом проговорил: — Опомнитесь! Шевалье, вы рискуете оскорбить сеньора Мориса и нарушить правила поединка! Не омрачайте мне свадебное торжество, очень прошу вас.
— Лучше смерть, чем позор! — продолжал яриться Жерар де Гито.
— Я готов принести свои извинения, — миролюбиво молвил Раймон де ля Шатр и опустил меч. Он был удовлетворен; ранение противника — его победа. А большего ему и не нужно, ведь оружие и защитное облачение по условиям поединка забрать себе он не мог.
Жерар де Гито глубоко вздохнул, стараясь совладать с эмоциями, глянул на свою рану и мрачно ответил:
— Извинения принимаю. Но мы еще встретимся, шевалье.
— Всегда к вашим услугам. — И Раймон де ля Шатр отсалютовал мечом.
Свадебный пир продолжился выступлением комедиантов. Они ставили пьесу, которая называлась «Игра о Робене и Марион»[20] с песнями и танцами. Гости, можно сказать, были полностью удовлетворены зрелищами, которые им довелось увидеть, не говоря уже о просто превосходных яствах и напитках. Лишь де Гито злобился на всех и вся из-за своего поражения, да сеньор Морис де Бельвиль никак не мог избавиться от мрачного предчувствия, хотя улыбался и даже пытался шутить.
Глава 2
Беглец
Площадь около наиболее чтимой в торговом мире Великого Новгорода церкви Святого Иоанна, что на Опоках, полнилась народом.
С берега, на котором стояла церковь всего в нескольких десятках сажен от реки Волхов, открывался великолепный вид на центральную часть города. На противоположном берегу реки возвышались каменные стены Детинца — Новгородского кремля, за которыми виднелись главы Софийского собора, Евфимьевой башни и звонницы. Проезжие (или Водяные) ворота Детинца выходили к мосту через Волхов, поставленному на «клетях» — опущенных в воду срубах, наполненных камнями. Мост соединял Детинец и всю Софийскую сторону с Торговой, на которой, во главе моста, стояла каменная башня с воротами. От моста к воротам Детинца шли низкие деревянные ряды-балаганы, где сидели торговцы всякой мелочью. Обычно во время осады мост и ряды уничтожались, но лето 1343 года пока не предвещало нападения внешних врагов, и в Новгороде шла обычная размеренная жизнь.
Правда, смута среди новгородского люда в начале года шла, и немалая. Она была связана с тем, что Господин Великий Новгород, образно выражаясь, уселся между двумя стульями, стараясь опираться на Литву против Москвы и на Москву против Литвы. Новгородские старейшины понимали, что покровительство Литвы обеспечивало им в какой-то степени независимость от великого князя Московского, но в то же время именно через Москву новгородцы получали многие товары и съестные припасы.
В таком положении долго оставаться было трудно, тем более что Новгород посадил у себя на княжение Наримонта, сына великого литовского князя Гедимина, и дал ему в потомственный удел Ладогу и Карелию. Река Волхов стала как бы границею между двумя неприятельскими станами: половина жителей Новгорода восстала на другую половину. Одни были за союз с великим князем Московским, другие — с Гедимином. На обоих берегах Волхова засверкали мечи и копья. К счастью, взаимные угрозы не закончились кровопролитием, и вскоре «зрелище ужаса обратилось в картину трогательной братской любви», как написал на бересте безвестный инок монастыря, основанного Антонием Римлянином на правом берегу Волхова.
Река Волхов, вытекающая из недалекого от города озера Ильмень, делила Новгород на две части. Правая, по восточному берегу, называлась Торговой, потому что здесь находился главный городской Торг. Левая, по западному берегу, звалась Софийской; с той поры, конечно, как там была построена соборная церковь Новгорода — храм Святой Софии. На Торговой стороне возвышалась «степень» — помост, вокруг которого собиралось новгородское вече; с этого помоста старшины обращались с речами к народу. Возле «степени» находилась вечевая башня, где висел колокол; его звон созывал новгородцев на вече. Внизу башни помещалась вечевая канцелярия, там сидели дьяки и подьячие, записывавшие постановления народных собраний и составлявшие грамоты по поручению веча и старейшин.
На торговой площади, в Великом ряду — постоянные лавки и амбары, с торгом перед ними, где с возов продают товары со всех концов обширных новгородских владений. У храма стоят городские весы, здесь собирают «весчее» — сбор за взвешивание товара; эти весы — гарант правильности взвешивания и приносят немалый доход церкви Святого Иоанна. Весь торг шумит и галдит, полный бойкого делового оживления; тут и торговцы-разносчики, и праздные гуляки, и дети, с любопытством рассматривающие важных заезжих иноземных купцов, и городская стража…
Неподалеку от городских весов, за столами-прилавками с маленькими весами для взвешивания монет, расположились менялы. Они высматривают людей, особенно иностранцев, с увесистыми кошельками, как коршуны добычу. Кроме новгородских гривен — увесистых серебряных слитков, на прилавках менял можно увидеть и редкие, а оттого очень ценные в Новгороде золотые и серебряные европейские монеты — большинство их прибыло в Новгород в кошельках ганзейских купцов…
Как раз о Ганзе[21] и шел разговор между богатым новгородским купцом Милятой Добрыниным и боярином Остафием Дворянинцем. Оба принадлежали к новгородской знати. Купцы Добрынины имели обширные вотчины под Архангельском, в Устюге и Сольвычегодске. Они занимались торговлей пушниной и солеварением. Варка соли была делом очень прибыльным. И все равно соли не хватало, поэтому ее в большом количестве везли из-за рубежа. Главными поставщиками столь ценного продукта были ганзейские купцы; но они торговали не своей солью, а в основном вывезенной из Франции и Испании.
