Эдвард Бульвер-Литтон - Завоевание Англии
— Идем! — сказал Гакон, увидев неудовольствие на лице старика. — А достойный Альред останется с Гарольдом, чтобы придать ему мужество в победе над этой слабостью.
— Ты рассудил умно, сын мой, — ответил Альред, — говорить об этом деле с королевой приличнее вам, молодым, светским людям, чем мне, дряхлому старику.
— Идем, Гакон, нельзя медлить, — произнес Гурт. — Знаю, что наношу моему любимому брату страшную рану, которая долго еще не заживет… Но он сам учил меня ценить Англию так, как римляне ценили Рим.
Глава X
Взаимная любовь дарит нам спокойное состояние духа, но мы большей частью осознаем это только тогда, когда наше счастье утрачено: пока спокойствие сердца не нарушено разлукой, мы энергичны и деятельны, мы движемся вперед по однажды намеченному пути, упорно идем к цели, поставленной перед нами, и не замечаем, что заставляет нас стремиться к совершенству.
Но стоит дать понять самому трудолюбивому человеку, что он лишился предмета любви, и все, что имело цену в его глазах, теряет для него былое значение. Он очнется от прежних честолюбивых снов и воскликнет с тоской: «Зачем мне слава, когда разбито сердце?»
Так и Гарольд только теперь осознал то значение, которое имела для него любовь Юдифи. Это чистое чувство сделалось для него духовной потребностью, и вот, когда он думал, что одолел все препятствия, от него стали требовать, чтобы он хладнокровно вырвал свою любовь из сердца!
До сих пор он заглушал голос страсти мыслью, что Юдифь скоро станет его женой, разделит с ним трон, но теперь блеск короны померк в его глазах, а долг к родине представлялся грозным чудовищем.
Он сидел наедине с собой, и губы его шептали:
— О лживое порождение ада, побудившее меня предпринять эту несчастную поездку!.. Так вот женщина, которую мне суждено назвать своей! Почему же говорила Хильда, что союз с норманном будет способствовать моему браку!
В открытое окно лилась веселая музыка из различных питейных домов, переполненных беззаботными, довольными людьми. Были слышны и торопливые шаги спешивших домой, к своей семье.
Вот за дверью Гарольда раздались шаги, послышались два голоса: звучный голос Гурта и другой, тихий и нежный.
Граф встрепенулся, и сердце его сильно забилось; почти неслышно дверь отворилась, и на пороге показалась фигура, нерешительно остановившаяся в полумраке. Гарольд, дрожа всем телом, вскочил с кресла и через мгновение у его ног лежала Юдифь.
Она откинула назад покрывало, и он увидел ее лицо, полное неземной красоты и величия.
— О Гарольд! — воскликнула она. — Помнишь, как я однажды сказала тебе: «Юдифь не любила бы тебя так сильно, если бы ты не ставил Англию выше ее?» Но ты забыл мои слова, припомни их теперь! Не думаешь ли ты, что теперь, когда столько лет прожито твоей жизнью, я стала слабее, чем в то время, когда едва понимала, что значат Англия и слава.
— Юдифь, Юдифь, что ты хочешь этим сказать?.. Как ты узнала?.. Кто рассказал тебе… Что привело тебя сюда и заставило говорить против себя?
— Неважно, кто мне сообщил, я знаю все! Что привело меня сюда? Моя любовь, моя душа.
Она встала, схватила его за руку и, глядя ему прямо в лицо, продолжала:
— Я прошу тебя не огорчаться нашей разлуке. Я знаю, сколько в тебе постоянства и нежности, но умоляю тебя побороть себя для блага родины… Гарольд, я сегодня вижу тебя в последний раз, пожму твою руку, и сейчас же уйду, без слез.
— Этого не должно быть! — страстно воскликнул Гарольд. — Ты обманываешь себя в экстазе благородного самоотречения. Когда ты опять придешь в нормальное состояние, то тобой овладеет страшное, невыразимое, бесконечное отчаяние, и сердце твое разобьется, оно не выдержит этого испытания. Мы были помолвлены под открытым небом, у могилы рыцаря, помолвлены по обычаю наших предков — этот союз неразрывен. Если я нужен Англии, то пусть она берет меня с тобой, нашу любовь нельзя втоптать в грязь, даже во имя Англии!
— Ах! — прошептала Юдифь, и ее щеки покрылись смертельной бледностью. — Ты напрасно говоришь мне это, Гарольд. Твоя любовь оградила меня от знакомства со светом, и я долго не имела понятия о строгости гражданских законов. Теперь я убеждена, что наша любовь — это грех, хотя она, может быть, не была им до сих пор.
— Нет, — продолжал он, — в нашей любви нет ничего грешного… Покинуть тебя — грех!.. Молчи, молчи! Мы видим только тяжелый сон. Но очень скоро проснемся! Благородная душа, верное сердце, я не могу, не хочу расставаться с тобой.
— Зато я это сделаю, и скорее лягу в могилу, чем допущу, чтобы ты изменил славе, чести, долгу, родине, отказался от предназначенного судьбой!.. Гарольд, позволь мне остаться достойной тебя до последнего вздоха, и, если мне не суждено быть твоей женой, если это счастье не для меня, то пусть хоть потом скажут, что я была его достойна.
— А известно ли тебе, что от меня требуют не только, чтобы я отказался от тебя, но чтобы еще женился на другой?
— Известно, — ответила Юдифь, и две тяжелые слезинки скатились по ее щекам. — Знаю, что та, которую ты назовешь своей, — не Альдита, а Англия. В лице Альдиты ты должен доказать свою любовь к родине. Мысль, что ты оставляешь Юдифь не ради дочери Альгара, утешает меня и должна примирить тебя с твоей участью.
— Позаимствуй у нее бодрость и силу, — проговорил вошедший Гурт и крепко обнял брата. — Гарольд, скажу тебе откровенно, что моя молодая жена бесконечно дорога мне, но если бы я был на твоем месте, то решил бы расстаться с ней без всякого сожаления… Ты сам научил меня этой твердости, а теперь она изменяет тебе в решительную минуту! Перед тобой любовь и счастье, но рядом с ними стоит и позор; с другой стороны стоит горе, но за ним Англия и бессмертная слава: выбирай же между ними двумя!
— Он уже выбрал! — воскликнула Юдифь, когда Гарольд, закрыв лицо, прислонился к стене, как беспомощное дитя.
Она снова встала перед ним на колени и благоговейно поцеловала край его одежды.
Гарольд вдруг обернулся и раскрыл объятия. Юдифь не могла противиться этой молчаливой просьбе — она кинулась к нему на грудь, горько рыдая.
Безмолвно, печально было это прощание. Луна, которая когда-то была свидетельницей их помолвки, выглядывала теперь из-за колокольни христианской церкви и смотрела холодно и безучастно на их расставание.
Часть одиннадцатая
НОРМАННСКИЙ ИСКАТЕЛЬ И НОРВЕЖСКИЙ ВИКИНГ
Глава I
Наступил январь — тот самый месяц, в котором король, согласно предсказанию Иоанна, будто бы явившегося в мир под видом странника, должен был переселиться в лучший мир. Действительно, Эдуард быстро приближался к могиле.
