Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
– А это сколько миль? – поинтересовался Фирсанов.
– Ну, чтоб наверняка и не попасться в британские лапы, нужно будет дать крюк в миль пятьдесят, семьдесят пять.
– Сколько? – изумился Франсуа.
– Сто, – назвал реальную цифру бур.
– И ты хотел с грузом пройти это расстояние за два-три дня?
– Один бы я точно прошёл, но с вами… – И сжалившись, дал совет: – Идите ночами, вдоль опушек, днём забивайтесь в лес. Винтовки есть, штыки есть, патроны тоже, так что с голоду не пропадёте. А воду в любой роще найдёте, только под ноги внимательно смотрите.
– А воевать? – тихо и вкрадчиво спросил Франсуа.
– Моя война кончилась. Брат мёртв. Хозяйство двух семей теперь на мне.
– Так Якоб твой брат? – теперь удивился Леонид.
– Младший. А старый Як наш отец.
– Ах ты, тварь! Как вас защищать, так мы комрады! А как англичане орешки прижали, так идите в жопу по звёздам! – взъярился Франсуа. И кинулся с кулаками на бура.
Удар был короткий, незаметный крюк, почти без замаха. Он пришёлся французу в висок. Тот упал как подкошенный. Леонид сделал шаг к буру, но Йен выставил штык и молча покачал головой. Фирсанов рассудил, что скорей всего он уступит, а хуже, если получит какое-либо увечье или ранение. Тогда он точно навсегда ляжет в этой красной земле, как Якоб. И смерть его будет не менее мучительной и ужасной. А он хотел к отцу, друзьям, дождю, сырости и ненастью.
– Иди с богом, Йен. Чтоб тебя встречали, как мы, а провожали, как ты.
– Не твоё дело, русский, – сказал бур, закинул винтовку за плечо, надел широкополую шляпу и беззвучно исчез среди деревьев. Он был частью этого леса. Так сказать, плоть от плоти.
Леонид склонился над Франсуа, пощупал пульс. От прикосновения веки француза затрепетали и он открыл глаза.
– Ушёл?
– Свалил, гадина.
– И врезал больно, – по-детски пожаловался француз. – Хорошо, что челюсть не сломал. Уй! – застонал Франсуа, осторожно ощупав своё лицо.
– Осталось узнать, куда собрался ты? – сев прямо на траву, спросил Леонид.
– К своим, – лёжа ответил француз.
– К своим – это куда?
– В Лион. Самый чудесный город Франции. А какие там девушки, – сев на землю, завёл свою любимую песню Франсуа. Но потом увидел глаза Леонида и серьёзно добавил: – Но сначала в родное командо. Как-то мне неуютно в шкуре предателя и дезертира.
– Сейчас ты в шкуре пленного.
– Ошибаешься! – захохотал француз и стал отщёлкивать пальцами какой-то залихватский ритм. – Ты сам, пам-парам, снял с меня браслеты. Пам-парам-пам! Так что вперёд, пам-парам, навстречу жизни и приключениям! Пам-парам-пам!
Он вскочил и принялся, выбрасывая в стороны ноги, выплясывать какой-то танец. Ещё минуту назад он пребывал в глубочайшем нокауте, а сейчас носится по поляне, как молодая антилопа или антилоп. Леонид искренне позавидовал его оптимизму, умению наслаждаться каждым мгновением, подаренным ему жизнью. «Вот бы мне так», – подумал Леонид, отбиваясь от попыток француза втянуть его в своё веселье. Объяснить ему, что он не хочет, было невозможно, поэтому он стал повторять па несложного танца. И, к его удивлению, настроение улучшилось! Открывались новые горизонты. Хотелось жить, петь и веселиться.
Последующие пять дней они шли ночами, как им и посоветовали: «от звезды до звезды». По строго прочерченной линии. За это время они пару раз обошли большие поселения, поскольку не были уверены, что там нет англичан. Один раз весь день провалялись в томительном ожидании в траве, попав в зону наблюдения укреплённого поста. После спали всю ночь, соответственно не сделав ни шагу.
Англичане не стали откладывать защиту от партизанских отрядов буров в долгий ящик, а начали стремительно возводить сеть укреплений. Теперь они перегораживали своеобразным «неводом» всевозможные пути и дороги. И все, кто бы куда бы ни шёл, неизбежно попадался им в лапы. Проверяли всех, даже детей, а подозрительных в недельный срок переправляли на каторжные работы в Индию. Некоторые были вынуждены сниматься с насиженных мест целыми фермами.
На шестой день они подошли к опушке густого леса. На первый взгляд казалось, что деревья стояли почти без просвета, ствол к стволу, высоко подняв свои кроны. Солнце едва достигало земли, потерявшись среди толстенных веток и густой листвы. Леонид и раньше подозревал, что Йен был неважным чертёжником, а сейчас был уверен в этом на девяносто процентов. Оставшиеся десять он положил на то, что и сам, возможно, следовал начертанному пути, сильно отклоняясь. С типично русским размахом и с допуском на авось. Вот он и привёл их туда, где Макар никогда телят не пас. А может быть, сразу и на Кудыкину гору. Надо было решать: идти ли сквозь лес, расположенный на холмах, на горизонте плавно перерастающих в горы, или поворачивать назад и заново искать дорогу к своим? Леонид склонялся ко второму варианту, а Франсуа настаивал на первом. Он считал, что там, за горизонтом, они выйдут либо к Оранжевой реке, либо к одному из океанов. А там по воде обратно к своим. План был прост, но полон неизвестности, что особенно распаляло француза. Он был ещё большим авантюристом, чем Фирсанов.
– Франсуа, по твоему маршруту мы вернёмся к своим седыми стариками, способными только писаться в штаны.
– Это лучше, чем запор, – засмеялся француз, найдя в этом очередное преимущество. – У вас, у русских, слишком пессимистический взгляд на жизнь. Вы воспринимаете любую проблему, как откровение или наказание Божие. Всё гораздо проще – взял и пошёл!
– Да, в Лионе девки почернеют и сдохнут от тоски, прежде, чем ты к ним доберёшься! – давя на самое больное, пытался склонить его в свою сторону Леонид.
– Ну, с Лионом-то ты полегче! А если из наших кое-кто и почернеет, как здешние девицы, то я буду только не против. Тёмные, значит, – огонь. Отчего и закоптились!
– А что тогда говорить о мужиках?
– Исторически так сложилось, что я узкий специалист в другой области. Может, мужики их в детстве бездельничали и жарились на солнце слишком много. Кто их знает? А в Лионе красотки были, есть и будут всегда! Значит, одну-то я уж точно подцеплю. Давай бросим монетку. Мой орёл. Чур я кидаю.
И демонстративно принялся хлопать и шарить по карманам. Монетка нашлась у Лео, но он великодушно отдал её французу.
– Тогда моя решка, – предчувствуя недоброе, уныло сказал русский.
Франсуа положил монетку на согнутый указательный палец и щёлкнул её ногтём большого. Превратившись в мутный шар, она взвилась вверх и упала в
