Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза
Я безотлучно находился с боку дяди Иова. Когда спешились, он велел мне держать коней, а сам все отстреливался. „Держи, держи, говорил: даст Бог отмахаемся, да опять на-конь и погоним их поганцев!..“ Тут покойник неладно изругался, а меня вдруг трахнуло по голове, и я повалился без чувств лошадям под ноги. Очнулся не на радость себе, во дворе одного знатного хивинца; двор большой, вокруг меня народ, а дядина голова, смотрю, торчит на пике. На меня надели цепь, как на собаку, и с того страшного дня началась моя долгая, горькая неволя. Нет злее каторги на свете, как жить в ясырях у бусурман!».
Хивинский пленник кончил свой рассказ. Когда он поднял глаза, то увидел, что по лицу Горыныча катятся дробные слезы. «По ком ты плачешь, Терек Горыныч?» – «По гребенским моим по казаченькам. Как-то я буду ответ держать перед грозным Царем Иваном Васильевичем?» – печально промолвил Горыныч.
Кроме Ивана Демушкина, вернулся еще Шадринского городка казак Петр Стрелков. Последнего до самой смерти звали «хивином» и это прозвище унаследовали его дети.
Кавказская линия
П о границе Черноморья протекала Кубань, разделявшая два враждебных стана, на Линии такое же значение имел Терек, впоследствии Сунжа и другие кавказские реки. И там, и тут казаки больше оборонялись, а горцы нападали, отчего сложились особые привычки, особые военные сноровки. Терек заправлял всем ходом дела. Он бурлит – казак лежит, он молчит – казак не спит, точно слышит: «Не спи, казак, во тьме ночной, чеченец ходит за рекой». На Линии жизнь была особая, тревожная. Под охраной станицы находилось не только все домашнее, но и полевое хозяйство. Как только скрывалось кавказское солнышко, все живое спешило под защиту ограды. В опустелом поле тихо и осторожно едет вооруженный, закутанный в бурки и башлыки, ночной разъезд. А там, на берегу реки, залег невидимый ночной секрет, слушает в оба, не плещет ли Горыныч? Прошла тревожная ночь, наступает рассвет. Однако же, никто не тронется из станицы, прежде чем не съедутся утренние разъезды, да не объявят, что везде тихо. Ни в какую работу, ни в какую поездку казак не отправлялся без оружия, даже отдыхал под сенью родительской винтовки. Когда казаки выходили на работу в сады, их провожали подростки и тихонько занимали посты на высоких деревьях.
Внизу раздавалась девичья песня:
В саду девушки гуляли,
Со травы цветочки рвали.
Веночки плели,
Всякая себе…
А наверху бодрствовал братишка. Если же бдительность ослабевала, то следовал «расплох». Подобно шакалам или гиенам вырастали из земли чеченцы, эти мастера на засады, мгновенно производили резню и хватали добычу: отгоняли скот, лошадей, уводили женщин, детей; остальное, чего не могли взять, безжалостно разрушали, истребляли огнем. А не то, бывало, подползут темной ночью вдвоем, втроем, вырежут кинжалами прореху в плотине и выводят через нее коров либо быков, что там ближе случится. На такие проделки были особенно способны абреки. Как только ударял колокол, висевший у съезжей избы, мгновенно вскипала тревога. Для тревоги не было урочного часа; она прерывала и работу, и забаву, плач и веселье; она нарушала самые святые обряды. Однажды, при выходе новобрачных из церкви, был выхвачен молодой. По тревоге выбегал станичный резерв; погоня неслась за Терек на один перегон доброго коня. Иногда удавалось отбить и полон, и добычу, но случалось и нарваться на засаду. Тут линейцы спешивались и бились, пока не получали подмоги или пока не бывали сами перебиты. Если отсталые в погоне завидят, что их товарищи стиснуты огромным скопищем, они никогда их не покинут: пробьются, чтобы испить вместе с братьями смертную чашу. Самые великие подвиги стали на Линии делом обычным.
Был однажды такой случай. Казак Новогладковской станицы выехал с женой в свой сад на работу. Абреки, сидевшие за плетнем, выждали, когда казак стал распрягать валов, ранили его выстрелом, подхватили его самого, жену, быков и подались к Тереку. Работавший в соседнем саду Василий Докторов, услыхавши выстрел, побежал на место происшествия, оттуда, по следам крови, к берегу. Чеченцы уже успели подвязать турлуки и спуститься вместе с добычей на воду. Тогда Дохторов сделал по ним выстрел и, выхватив шашку, бросался в Терек с криком: «Сюда, братушки, за мной!». Чеченцы дались в обман: покинули полон, сами дальше, наутек. Дохторов взвалил раненого товарища себе на плечи, а жене подал налыгач, которым связывают быков. С такими-то трофеями победитель торжественно вступил в станицу. Его наградили крестом.
Между станицами стояли отдельные посты, или небольшие плетеные крепости, с вышкой для постового казака. Днем наблюдали с вышки, на ночь выряжались секреты, как на Кубани. При больших тревогах не только все постовые казаки спешили примкнуть к резервам, но садился на коня всякий, кто был в ту пору дома. Это случалось обыкновенно в морозные зимы, когда Терек покрывался льдом. Собираясь в больших силах на Линию, горцы всегда задавались мыслию смести казаков с лица земли и пройти до самого Дона, где, по их мнению, кончается Русь. Сборы производились тайно, но свойственная азиатам болтливость и страсть к вестям породили ремесло лазутчиков: эти ночные птицы разносили по станицам угрожающие вести, как только горцы садились на коней. Чаще всего они, впрочем, служили и нашим, и вашим.
Так же почти было и на всей Кавказской Линии: такая же тревожная жизнь,
