Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза
В домашнем быту терских и гребенских казаков все работы исполняла женщина, с придачей в помощь ей работника, ногайца или чеченца. Казак же знал только служебные наряды да походы, знал одни побежки, то на тревогу около своих городков, то на подмогу какому-нибудь кабардинскому князю, затевавшему усобицу; еще по душе ему была ночные наезды под ногайские табуны, а в иную пору молодецкие поиски на Синее море. Тут уж терцы давали уряд. Во времена затишья казаки ходили в «гульбу», т. е. травить зверя или стрелять птиц. Около гребенских городков, в лесах, водились дикие кабаны, козы, кошки; там перелетали с ветки на ветку терские фазаны, плодились журавли с двумя хохликами и разная другая мелкая птица. С особенной охотой казаки ходили по наряду в кабардинские горы бить оленей и «штейнбоков», по-нашему горных козлов, которых нарочито доставляли к царскому столу. Оставаясь дома, казак в досужее время ладил плетень, чистил ружье, вязал уздечку. Всем остальным делом, включая и заботу о коне, заправляла казачка. Она седлала коня, подводила его мужу, по возвращении с похода она же первая с низким поклоном его встречала, водила коня по двору и снимала седло; но горе казаку, если его саквы оказывались пусты.
Как повелось у других казаков, войсковой круг решал все дела, касающиеся войска. Он же судил виновных. В этом случае казаки следовали мудрому правилу черноморцев, которые говорили про виновного: «Берите его, да бийте швидче (скорее), а то видброщется (отоврется)!». Однажды на Дону посадили в воду московского воеводу Карамышева, за то, что он не скинул шапку при чтении царской грамоты, а стоял, «закуся бороду». Ежегодно войско избирало вольными голосами свою старшину, или начальство: войскового атамана, которому вручалась насека, или палица, оправленная в серебро; войскового есаула, наблюдавшего за порядком в войске, за исполнением постановлений войскового круга; войскового хорунжего, который хранил знамя и выносил его в круг перед лицом атамана, или же брал на свое попечение во время походов. Войсковой писарь, или впоследствии дьяк, в ту давнюю пору, когда мало занимались отпиской, был не великий человек. Гораздо больше значил, чем все упомянутые лица, совет почтенных казаков, отличенных по своему уму, заслугам войску или сабельным рубцам. Совершенно такое же устройство имел каждый отдельный городок, и станичный круг судил своего казака тем же завещанным от отцов обычаем. «Так установили отцы», – говаривали старые казаки, против чего никто не ног прекословить.
В некоторых городках старина и ее заветы соблюдались строже, в других слабее. Так жители Червленой станицы издавна отличались большим хлебосольством, приветливостью; женщины там держали себя свободнее, казаки слыли первыми наездниками. Население других городков глядело как-то суровее; от него веяло точно холодом: это мрачные постники, побывавшие в иргизских монастырях; от них исходило нарекание на червленских, что там вера не крепка. Когда гонимые на Руси раскольники стали скрываться в самых отдаленных и глухих окраинах, они, между прочим, излюбили Куму и Терек. Число скитов, а равно и скитников, с каждым годом умножалось. Скитами назывались маленькие уединенные крепости, огражденные высоким частоколом и охраняемые постами с высоких деревьев. В скиту устраивалась обыкновенно молельня, где ставили старые образа, восьмиконечные кресты; там молились двуперстным сложением, читали и пели по старопечатным книгам, ходили по солнцу. Молитва и чтение в безмолвной лесной пустыни, вид согбенного старца в клобуке и мантии, нередко в железных веригах, привлекал казаков, искавших духовного утешения. Предвещания отшельников, обрекших себя на нищету и опасности скитальческой жизни, получили силу пророчеств; простодушные казаки поверили, что спасение можно найти только в старопечатных книгах. Скоро скитники стали находить приют в самых городках, почему православные храмы закрывались и пастыри оставались без пасомых. Но казаки, чтя церковную старину, никогда не были изуверами: они староверы, но не раскольники.
Кабардинец
Воинский уряд терцев или гребенцов ни в чем не отличался от порядков в остальных казачьих дружинах. Походные казаки, прежде чем сесть на коня или в струги, рассчитывались на десятки, полусотни и сотни; тут же выбиралось вольными голосами походное начальство, начиная с десятника и кончая походным атаманом. Если последний приходился по душе казакам, они творили с ним чудеса храбрости. Власти такого атамана не было предела: жизнь и смерть ослушника зависели от единого его слова или единого знака. Службу казаки начинали в то время рано, по 15-му году; освобождались от нее лишь люди престарелые да калеки безногие, но бывало, что и старец древний карабкается на вышку, чтобы постеречь станицу, пока вернутся походные казаки. Малолетки, становясь в ряды, поступали как бы под опеку своих сродников. Их оберегали в походе, прикрывали своей грудью в кровавой свалке. Зато на привалах или ночлегах, когда старые казаки отдыхали, малолетки приучались к сторожевой службе; как это водилось у горцев, они оберегали коней, обходили дозором, окликали встречных.
С водворением гребенцев на левом берегу Терека один пятисотенный полк постоянно находился на Государевой службе; на него отпускалось из казны денежное и хлебное жалованье. Прочие казаки отбывали службу на месте и служили по казачьему выражению «с воды да с травы», т. е. без всякого содержания. За получением денежного жалованья ежегодно выряжалась с Терека зимовая станица с войсковым атаманом. Казаки очень дорожили этим правом предстать пред царские очи, слышать о себе похвалу и получить подарки. Войскового атамана жаловали по обычаю почетною саблей и серебряным ковшом. Войскового есаула, писаря, сотника
