Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза
В малолетство Петра Великого гребенцы и терцы ходили добывать Крым, когда же Царь двинул свою рать под Азов, казаки вышли навстречу передовому корпусу Гордона к царицынской переволоке. Потом, вместе с прочими войсками, разделяли труды и славу успеха. Сильно закручинился Царь, когда пришлось снова вернуть Азов в руки неверных. Он добывал море, искал выгодных путей русской торговле, а море не давалось. Тут-то он надумался двинуть в Хиву воинский отряд, чтобы завязать с ней торговлю, а потом, со временем, пройти кратчайшим путем в Индию, которая сулила еще больше выгод.
В 1717 году у Гурьева городка собралось 6000 войска, в том числе Гребенский полк и часть терцев. В памяти гребенцев остался рассказ казака Ивана Демушкина, участника несчастного похода. Иван Демушкин ушел в поход молодым, а вернулся седым как лунь старцем, глухим подслеповатым. Не знал он даже, что городок Червленый перенесен на другое место. Ползает ветхими днями старик по городищу, ищет ворот, разыскивает плетни, свою улицу и домишко, где он возрос, где он игрывал еще малым ребенком – ничего не находит, кроме заросших бурьяном покинутых ям; ни людей, ни следов людских – все сгинуло, пропало навеки! Удрученный горем старик повернулся к реке и надрывающимся от слез голосом воскликнул: «Скажи мне, Терек Горыныч, батюшка ты наш родимый, что сталось с нашим городком Червленым?» – Тронулся Горыныч воплем старца, поднос ему сулук чистой как слеза водицы и утешил его весточкой, что городок здравствует поныне; потом, полюбопытствовав, стал расспрашивать: «Откуда странник ты бредешь и сам ты кто таков?» Тут Иван Демушкин присел на камешек и поведал скорбную повесть о хивинском походе. «Ведомо тебе, Терек Горыныч, как мы взяли от отцов и матерей родительское благословение, как распрощались с женами, с детьми, с братьями да сестрами и отправились к Гурьеву городку, где стоял князь Бекович-Черкасский. С того сборного места начался наш поход безталанный, через неделю или две после Красной горки. Потянулась перед нами степь безлюдная, жары наступили нестерпимые. Идем мы песками сыпучими, воду пьем соленую и горькую, кормимся казенным сухариком, а домашние кокурки давно уж поистратили. Где трафится бурьян, колючка какая, сварим кашу, а посчастливится, подстрелим сайгака, поедим печеного мяса. Недели через три кони у нас крепко исхудали, а еще через недельку стали падать, и казенные верблюды начали валиться. На седьмой или восьмой неделе мы дошли до больших озер: сказывали яицкие казаки, река там больно перепружена. До этого места киргизы и трухмени два раза нападали, мы их оба раза как мякину по степи развеяли. Яицкие казаки дивовались, как мы супротив длинных киргизских пик в шашки ходили, а мы как понажмем халатников да погоним по-кабардинскому, так они и пики свои по полю побросают; подберем мы эти шесты оберемками, да после на дрова порубим и каши наварим. Так-то.
У озер князь Бекович приказал делать окоп: прошел, вишь, слух, что идет на наш отряд сам хан Хивинский с силой великой, басурманской. И точно, подошла орда несметная. Билась она три дня, не смогла нас одолеть, на четвертый – и след ее простыл. Мы тронулись к Хиве. Тут было нам небесное видение. Солнышко пекло, пекло, да вдруг стадо примеркать; дошло до того, что остался от него один краешек. Сделались среди бела дня сумерки. В отряде все притихло, на всех нашел страх. Лошади и верблюды ежатся, как бы чуют зверя. Мы крестимся, говорим про себя: „Господи Иисусе!“, а какие были в отряде татары, те раскинули по песку свои епанчи и стали делать поклонение явленному в денную пору молодому месяцу. Прошло полчаса, коли не больше, потом, солнце начало мало-помалу открываться, прогонять бесовский мрак и опять засветило во всю силу. Пошел по отряду говор, только невеселый говор. Все старые люди, казаки, драгуны, астраханские купцы – в один голос сказали: „Сие знамение на радость магометан, а нам не к добру“.
Так оно и вышло. За один переход до Хивы хан замирился, прислал князю Бековичу подарки, просил остановить войско, а самого князя звал в гости в свой хивинский дворец. Бекович взял с собою наших гребенских казаков, 300 человек, под коими еще держались кони; и я с дядей Иовом попали в эту честь. Убрались мы в новые чекмени, надели бешметы с галуном, коней поседлали наборной сбруей и в таком наряде въехали в Хиву. У ворот нас встретили знатные ханские вельможи, низко кланялись они князю, а нам с усмешкой говорили: „Черкес-казак якши, рака будет кушай!“. Уж и дали они нам рака, изменники треклятые! Повели через город, а там были заранее положены две засады. Идем мы это уличкой, но 2, по 3 рядом больше никак нельзя, потому уличка узенькая, изгибается как змея, и задним не видать передних. Как только миновали мы первую засаду, она поднялась, запрудила уличку и бросилась на наших задних, а вторая загородила дорогу передним. Не знают наши, вперед ли действовать или назад. А в это время показалась орда с обоих боков и давай жарить с заборов, с крыш, с деревьев. Вот в какую западню мы втюрились! И не приведи Господи, какое началось там побоище: пули и камни сыпались на нас со всех сторон, даже пиками трехсаженными донимали нас сверху, знаешь, как рыбу багрят зимой на Яике. Старшины с самого начала крикнули: „С конь долой, ружье в руки!“, а потом подают голос: „В кучу, молодцы, в кучу!“. Куда-ж там в кучу, коли двум
