Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский
Оставшиеся кое-где проходы в барьере из толстых полированных брусьев, загораживающих от публики зал судебных заседаний и анфиладу комнат для свидетелей, присяжных и судебных чинов, охранялись самым рослыми и крепкими приставами. Они сегодня уже охрипли, бесконечно повторяя в голос одно и то же:
– Господа, мест нет! Данный проход предназначен лишь для тех, кто имеет специальные пригласительные билеты!
Сторожа и призванные нынче им на помощь городовые пытались в этой сутолоке устроить что-то вроде живых коридоров для почетных гостей и судебных чинов. Наиболее догадливые посетители и в первую очередь корреспонденты газет и журналов, не успевшие получить аккредитацию на процессе, шуршали денежными купюрами. И, надо сказать, до половины десятого банковские билеты достоинством в три, а позже пять, десять и даже двадцать пять рублей вполне заменяли им пригласительные билеты.
Однако счастливчики – «Бог уж с вами, проходите, а там устраивайтесь сами!» – прорвавшиеся таким образом в коридор, ведущий к ложам для высокопоставленных особ и специальным местам, отведенным для представителей прессы и жюри присяжных, попадали тут в западню. Заветные двери, перегораживающие сей коридор, охранял сам председатель судебной палаты Мордвинов. Убедившись в тщетности своих потуг изгнать безбилетников обратно в вестибюль, он потерял терпение, запер охраняемые двери и устроил громкий разнос корыстолюбивым сторожам и приставам, грозя им суровыми карательными мерами, вплоть до изгнания со службы.
Пробираясь обратно кратчайшим путем через общую залу к кабинету председателя окружного суда, Мордвинов оказался изрядно помят, исколот дамскими шпильками и шляпными булавками.
Громкий ропот в вестибюле на какое-то мгновение стих, когда там в голос закричал от боли один из судебных приставов, удерживающих от напора публики решетчатую дверь. Некая дамочка из числа постоянных посетительниц судебных процессов, отчаявшись пробраться в зал, пребольно укусила его за палец. Укус был настолько силен, что пристав услыхал хруст раздавленной зубами фаланги пальца, который мгновенно распух и посинел. Следом заверещала и сама истеричная дамочка, подхваченная двумя дюжими городовыми и уведенная для составления протокола.
О серьезности этого происшествия позже свидетельствовал и сам председатель суда Кони: через несколько дней хирурги вынуждены были ампутировать палец серьезно пострадавшего пристава. Всего же, как подсчитал позже дотошный председатель, в день процесса над Ландсбергом было составлено более сорока протоколов о нарушении общественного порядка и мздоимстве сторожей.
Удачным этот день оказался и для нещепетильных судебных приставов да изрядно поживившихся в толпе воров-карманников.
Ну а Кони, буквально пробираясь к своему месту за председательским столом вместе с членами окружного суда Ридигером и Голяниновым, невольно тепло вспоминал предусмотрительность Путилина, арестовавшего убийцу Войду еще на подходах к зданию.
И вот процесс начался. Когда тишина в зале была установлена, выяснилось, что в суд явился тридцать один присяжный заседатель. Позднее стало известно, что еще восемь заседателей просто не смогли пробиться в зал сквозь толпу в вестибюлях и на лестницах.
Обвинитель, прокурор суда Сабуров и защитник, присяжный поверенный Войцеховский, отвели по разным мотивам кандидатуры десятерых кандидатов. Выбор нужного числа заседателей – двенадцати и двух запасных – также был произведен быстро.
Анатолий Федорович Кони отработанным голосом, во исполнение предварительных формальностей, изложил жюри присяжных их права и обязанности. Особо была подчеркнута необходимость для присяжных отрешиться от всего слышанного и ставшего им известным по рассматриваемому делу. Руководствоваться присяжным надлежало лишь тем, что они услышат, увидят и узнают в зале суда. Говоря все это Кони, вспоминал множество газетных публикаций, посвященных Ландсбергу, и от души надеялся, что хотя бы половина присяжных не читала откровений газетчиков.
Настало время оглашения обвинительного акта. Ландсберг выглядел подавленным, сотни взглядов присутствующих не давали ему возможности поднять глаз. Несколько раз председательствующий, реагируя на ропот публики, прерывал чтение, стучал по столу молотком и грозил очистить зал.
* * *
Когда Кони добрался до оглашения половины обвинительного акта, в другом конце Санкт-Петербурга глава Жандармского корпуса Дрентельн мрачно выслушивал доклад специального агента, с утра направленного им на перехват одесского визитера.
Перехватная мера была вынужденной: иного способа остановить пана Войду просто не существовало. Причем Александр Романович Дрентельн с досадой сознавал, что повинен в том самолично, отдав Войде через одесского жандармского начальника самые строгие указания. Согласно его приказу, Войде, во избежание утечки секретности, было передано четыре комплекта воинских документов офицеров различных полков. Никто, кроме самого Войды, не должен был знать, каким именно комплектом он воспользуется, чью фамилию возьмет для прикрытия. Но этим секретные предписания Дрентельна не ограничивались!
До столицы наемный убийца не смел использовать выбранные им воинские документы. В дороге ему рекомендовалось замаскироваться под любой другой личиной. Он мог временно стать музыкантом, управляющим поместьем, помещиком, купцом, приказчиком, мещанином, депутатом – да кем угодно! Хорошо зная умение своего протеже по части маскировки, а также владение им несколькими языками, Дрентельн не сомневался, что задача прибыть в столицу незаметно вполне ему по плечу.
Не была приготовлена в Санкт-Петербурге для Войды и обычная в подобных случаях конспиративная квартира: устраиваться в столице ему предстояло самостоятельно. Все эти меры позволяли Дрентельну надеяться, что миссия Войды будет успешной: из Одессы исчез некий мещанин, в северной столице должен был появиться никому не известный офицер из провинции.
Поэтому, когда обстоятельства изменились и в игру вступил полковник Судейкин со своим планом вербовки Ландсберга, перед Дрентельном встала трудная задача остановить Войду, не дать ему расправиться с жертвой. Но как это сделать, если и маршрута, и «липового» имени убийцы никто, включая самого Дрентельна, не знал? Выход был один: послать ему на перехват несколько опытных агентов, знающих пана Войду в лицо. Ко Дворцу правосудия в день процесса над Ландсбергом Войда должен был явиться непременно. А задачу агентов, осложненную незнанием формы полка лже-офицера и стараниями Войды по части изменения личности, облегчала одна-единственная деталь, предусмотренная Дрентельном на всякий случай. Каков бы ни был мундир на убийце, на правом рукаве его должна была быть тонкая черная траурная лента.
И вот теперь, выслушав неутешительный доклад агента, вошедшего в контакт с Войдой, Дрентельн был не на шутку встревожен, сердит и озабочен.
Агент докладывал, что засек Войду за два квартала до Дворца правосудия, сидя в карете с опущенными занавесками и наблюдая за многочисленными прохожими в бинокль.
