Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский
Путилин кивнул: он, разумеется, знал, что меньше чем через час здесь, в окружном суде, должен начаться процесс над Карлом фон Ландсбергом.
– Какой ажиотаж! – продолжил Кони. – 5 июля на дворе, нынче Петербург должен быть покинутым на лето – а вы только посмотрите в окно!
– Я сам только что оттуда. Еле пробился сквозь толпу, – кивнул Путилин и без лишних слов выудил откуда-то из-под полы револьвер с необычайно длинным стволом, осторожно положил его меж стаканами чаю, уже переместившимися сюда словно без участия человека.
– Что это такое? – Кони удивить было непросто, но сегодня Путилину это легко удалось.
– Вообще-то это так называемый охотничий револьвер для стрельбы по зайцам, – пояснил Путилин. – С длинным ружьем в зарослях, знаете ли, быстро не развернешься, непременно за ветку зацепишься. Да и проворны несчастные зверушки, имеют обыкновение совершенно неожиданно выскакивать из-под ног. Еще револьвер удобен тем, что оставляет свободной одну руку, а главное – без труда, как изволили, наверное, заметить, прячется под одежду…
– Н-не понимаю, Иван Дмитриевич! – Кони невольно быстро глянул на часы. – Вы что же – на охоту меня решили пригласить? Время для сей забавы не самое удачное, по-моему…
– Я еще не сошел с ума, Анатолий Федорович. Этот револьвер полчаса назад мои ребята отобрали у наемного убийцы и тайного агента жандармского корпуса. Следили за ним от самой Одессы, откуда он прибыл с фальшивыми документами офицера Мариупольского пехотного полка. Убийца прибыл специально для охоты – только не на зайчишек, а на Ландсберга.
Кони умел схватывать мысль на лету, не теряя времени на пустопорожние рассуждения, эмоции и несвоевременные вопросы. Сейчас он уловил главное: Путилин знал о покушении заранее. Знал, откуда убийца приехал. Оценил Кони и то, что Путилин схватил убийцу вне здания окружного суда, без лишнего шума, которого сегодня и без этого скандала будет предостаточно.
– Тайный агент жандармов? Тогда документы у него должны быть идеальными, – заметил Кони, осторожно отодвигая револьвер подальше от себя. – У вас ведь не было времени определить и фальшивость документов, и принадлежность этого господина к Корпусу?..
Путилин понимающе улыбнулся:
– Хотите дипломатично выяснить – откуда и как я узнал все заранее, Анатолий Федорович? Боюсь, что объяснение понравится вам еще меньше, поэтому пусть моя удача выглядит счастливой случайностью. А документики, вы правы, сделаны на совесть. А может, они и вовсе настоящие. Только человечек фальшивый. Пока он хорохорится, но когда его опознают свидетели из Варшавы, то быстро подожмет хвост.
– Полагаете, что убийца должен был застрелить Ландсберга в зале суда? Но зачем Дрентельну этот скандал со стрельбой?
– Я доподлинно узнал, что Дрентельн решил не допустить дерзких высказываний Ландсберга на процессе. Любой ценой – помните его обещание на министерском совещании в Зимнем? И во исполнение своего слова он специально вызвал наемного убийцу из Одессы. Да, я действительно отследил его для верности оттуда. Честно признаться, хотел брать его с поличным, в момент покушения – да подумал, что слишком много народу во Дворце правосудия соберется. Хлопнет выстрел, паника возникнет – давка неминуема!
– Спасибо и на этом…
– Но, как вы понимаете, Дрентельн и начальник Одесского жандармского управления ни за что не признают убийцу своим агентом, Анатолий Федорович. Вся надежда на самого пана Войду… Впрочем, все мои хлопоты по определению и выслеживанию наемного убийцы, похоже, были зряшными! В зале суда он мог вовсе не появиться! Мы взяли Войду на улице, как раз в момент, когда некто передавал ему записку. Вот она, очень лаконичная: «Концерт отменяется. Возвращайтесь домой. Д.». Связник, к сожалению, сумел скрыться.
– «Концерт отменяется. Возвращайтесь домой. Д.», – медленно повторил Кони, разглядывая смятую бумажку. – Что сие может означать? Муки совести господина Дэ? Или этот господин Дэ каким-то образом узнал о том, что я достиг с Ландсбергом устного соглашения не упоминать ни Тотлебенов, ни антигосударственной ереси насчет права на убийство? Узнал – и счел свое беспокойство излишним?
– А вы действительно договорились с Ландсбергом? Уверены, что он не нарушит слово?
– Договорился. И имею все основания ему верить! – заявил Кони и снова посмотрел на часы. – Простите, дорогой Иван Дмитриевич, но давайте поговорим после процесса! Сейчас мне действительно некогда.
– Еще три минуты! Только три! Вы должны это знать, – быстро заговорил Путилин, поднимаясь из кресла. – Моя агентура в Литовском тюремном замке сообщила, что там вокруг Ландсберга все время шла какая-то возня. К нему в камеру, например, был подсажен агент жандармов – его опознали. В замке трижды видели полковника Судейкина. Мне очень не нравится все это, Анатолий Федорович! Крайне не нравится!
– Судейкин? Гроза и могильщик «Народной воли»? Что ему вообще делать в Литовском замке? Там ведь нет политических арестантов?
– Не знаю. А вот сегодня убийце дали «отбой». Почему? Тоже не знаю.
– Действительно, странно… Я виделся с Ландсбергом полтора часа назад – по моему распоряжению его привезли сюда пораньше, из соображений безопасности и для сохранения общественного порядка. Он подтвердил нашу с ним договоренность. И еще… И еще очень сожалел о некоем опрометчивом письме, якобы направленном им из замка лично государю. Он спрашивал меня – не отразится ли резолюция государя на будущем судебном приговоре? Но я не знаю ни о каком письме. Ни о какой резолюции! А вы, Иван Дмитриевич?
– Впервые слышу.
– А должны были бы?
– Думаю, что должен был – ежели и сие письмо, и резолюция не являются плодами галлюцинации арестанта.
– Ладно, посмотрим. Вы остаетесь на процесс, Иван Дмитриевич? Очень хорошо! Входной билет нужен?
– Воспользуюсь билетом пана Войды, – усмехнулся Путилин. – А вот три-четыре билетика моим сыщикам не помешали бы. Для страховки, так скажем!
– Возьмите, – улыбнулся в ответ Кони. – Если князья Гагарины и чета Корфов узнают, кому я отдал их билеты, то их просто кондрашка хватит! И обязательно найдите меня в перерыве заседания, Иван Дмитриевич! Наш разговор прервался на самом интересном месте…
* * *
День обещал быть жарким. Об этом говорили столичные термометры, безоблачное небо, духота с самого утра. В такие деньки даже те петербуржцы, которые по каким-то причинам не съехали из душной каменной громады города на дачную вольницу, обычно отсиживались в зашторенных комнатах, пили квас со льда и поминутно вытирали распаренные, словно после бани, лица. В такие дни улицы северной столицы становились безлюдными, редкие прохожие старательно держались на теневых сторонах.
Однако то, что творилось 5 июля в окрестностях столичного Дворца правосудия, где разместился Петербургский окружной суд, мало напоминало обычную картину летнего «сонного царства». Публика спешила сюда, словно притянутая магнитом, – пешком, на извозчиках, на собственных выездах и
