Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский
Ландсберг сконфузился:
– Простите, сударь, я не это имел в виду… Но согласитесь. Все-таки странно, – он кивнул на саквояж, хламиду и черный цилиндр, кажущийся совсем неуместным в тюремной камере.
– Ответ прост, милорд! Я – лицедей, и этим много сказано! Относительно моей обмундировки – речь особая. Тут, изволите ли видеть, меня рост подвел. Высок очень и длинноног. Тюремную одежонку подобрать для меня затруднительно. Да и к чему казенные суммы тратить? Арестам я обычно подвергаюсь за пустяки. Подолгу меня в острогах не держат. И кончается мой «срок» обычно даваемым мной представлением. Балаганом! Ну а то, что для самого простенького фокуса подготовка и одежда специальная нужна – вы, сударь, наверняка слыхали? Фокусники и лицедеи – всего лишь люди, а не волшебники. Необыкновенная ловкость рук, усиленные постоянными упражнениями – вот и все наше «волшебство».
– Значит, общие тюремные правила и уставы вас не касаются?
– Это маленькое попущение со стороны тюремного начальства продиктовано, смею заметить, личными его интересами. Вы только подумайте: арестанты за решеткой сидят – но ведь и тюремщики, хе-хе, вместе с ними срок отбывают! Они свободные, в отличие от нашего брата – а те же небеса в клеточку наблюдают. Тоскливо им за решеткою! Уж так тут тоскливо, что и с ума порой сходят. А тут я, вот он! И с позволения Попечительного о тюрьмах комитета мне дозволяется развлекать не только арестантов, но и почтеннейшую вольную публику.
– Удивительно! А ведь и в самом деле – тонкое у вас наблюдение!
– Нет, меня, конечно, тоже обыскивают, как и всех прочих арестантов. Однако дозволяют оставлять при себе много больше, чем прочим.
Помолчав, Ландсберг все же спросил:
– Вы упомянули, что можете рассказать о генерале Кауфмане, сударь. Что же именно? И откуда вы вообще можете знать о Туркестане?
– Там я не был. Но больше месяца просидел в одной камере с вашим знакомцем, Нойманом. Это было больше года назад, в Динабурге…
– Мир все же действительно тесен, – невесело усмехнулся Ландсберг. – Друзьями нас назвать нельзя, но знакомство поддерживали…
Карл замолчал, вспоминая последние месяцы своей службы в Туркестане.
Нойман раскрылся с весьма плохой, недостойной офицера русской армии стороны. Ландсберг уехал из Туркестана вскоре после его ареста, следствие только началось. Деталей следствия Карл не знал, да и знать не мог. С достоверностью можно было подтвердить только мошенничество Ноймана. Пользуясь доверием генерал-губернатора Кауфмана, он обделывал свои грязные делишки и был в конце концов пойман… Но причем здесь сам генерал? Если он и был в чем-то повинен, так только в излишней доверчивости, думал Ландсберг.
Паузу в разговоре нарушил Калиостро:
– Помнится, в камере Нойман часто потешался над наивностью генерал-губернатора Туркестана. Доверие к людям позволяло мошенникам и нечистоплотным людям творить безобразия прямо у него под носом. Вы ведь наверняка слышали о самых громких делишках Ноймана, молодой человек?
Ландсберг кивнул, прикрыл веки и пристроился на табурете поудобнее, прислонившись к прохладной стене. Под глуховатый говорок Калиостро ему вспомнились дышащие зноем пески Туркестана, диковинные миражи. И, конечно же, товарищи-офицеры, делившие тяготы службы друг с другом.
…Ландсберг командовал взводом, а Нойман служил при штабе, имел майорский чин, полковничьи эполеты ему уже Кауфман в Ташкенте вручал. Когда император Александр II назначил Кауфмана своим наместником в Туркестане, тому потребовалось много знающих помощников. Как иначе? Край огромный, расстояния – от крепости к крепости за неделю не доскачешь. И генерал-адъютант разделил огромную Туркестанскую область на округа, управлять одним из них назначил фон Ноймана – так как без доли сомнения полагал его за честного офицера.
«А люди, как уверяет новый сосед, имеют свойство меняться со временем», – вздохнул Ландсберг. Вот и фон Нойман начал с организации конезавода – убедил Кауфмана в необходимости получения государственной субсидии для нового дела. Генерал поддержал благие помыслы, но напомнил оборотистому начальнику округа о требованиях закона: вокруг конезавода непременно должны быть обширные пастбища. Фон Нойман уверил наместника, что проблема решаема – хотя не мог не знать, что все земли в его округе принадлежали богатым кочевникам – сартам. Решать проблему Нойман стал самым «простецким» способом: истреблять «путающихся под ногами» землевладельцев. Кого за бунт повесил, у кого аул неизвестно почему сгорел… В общем, для конезавода вскоре образовалось большое безлюдное пастбище.
И все бы в тот раз для фон Ноймана кончилось благополучно, не реши он поживиться за спиной Кауфмана и «живыми» деньгами, продолжал вспоминать Ландсберг. Решил оборотистый начальник округа воспользоваться любовью генерал-губернатора к инспекционным поездкам. Любил старик, чего греха таить, поразить подчиненных – сам Бог, как наместнику российского императора, велел. И вот как-то раз приезжает он в округ фон Ноймана. Пир горой, как водится. И, как водится, местные богачи-сарты в знак своего уважения к великому Ярым Падишаху приготовили ковры, лошадей, драгоценности. Кауфман все эти обычно принимал и неукоснительно приходовал. А Нойман собрал перед визитом наместника местных богачей и велел от его имени, как доказательство верности и покорности, собрать белому царю в Петербурге дань в сорок тысяч рублей.
Поскребли сарты свои бритые затылки, деньги собрали и передали Нойману – вместе с коврами, конями и прочими подношениями. Нойман ковры велел разложить перед балконом резиденции, где Кауфман остановился. Там же конюхи чудо-коней водят. А сорок тысяч рублей Нойман себе в карман положил: Кауфман местных языков не знал, сарты по-русски плохо разумели. Кто тут разберется в тонкостях перевода!
По обычаю, Кауфман на балкон вышел, поблагодарил за подарки и посулил все в целости в Петербург отправить. Сарты и не усомнились, что их сорок тысяч тоже причислены к их дарам.
Захаренко, поглядывая на дремлющего Карла, догадывался о его думках. Доподлинную историю мошенничества фон Ноймана он знал досконально – от полковника Судейкина.
Вздохнув, Калиостро «добавил в огонь дровишек»:
– Как вы догадываетесь, мой юный друг, «шалость» с сорока тысячами рублей могла бы сойти фон Нойману с рук, ежели бы он по случаю визита императорского наместника не придумать дать бал! Между тем, с женскими полом в Туркестанском крае было туговато, не так ли? Ведь по мусульманским обычаям женам и дочерям местных мужчин открывать лица перед чужими нельзя. Более того: замужние тамошние дамы, как и местные девственницы, не могут под страхом страшной кары вообще бывать в мужском обществе. И на балах тоже, между прочим. Исключение местные законы делают только для профессиональных танцовщиц и продажных девок. Но какой бал без женского полу? Тем более что Ярым Падишах, несмотря
