Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский
Судейкин постарался! Репортеры в подробностях писали про арест прапорщика славного лейб-гвардии батальона, называли его имя и исполняемую должность финансиста. Здесь же со ссылкой на неведомый источник упоминалось, что после его ареста идет ревизия финансов батальона, где якобы таились какие-то махинации. Намек на Ландсберга был очевиден!
Один из репортеров проник в Инженерную академию и сообщал читателям, что вакансия на учебу «злобного убийцы» уже закрыта, а имя Ландсберга вычеркнуто из списка претендентов.
Не забыл Судейкин и про службу Ландсберга в Туркестане, при штабе генерал-адъютанта Кауфмана. Одна из заметок была посвящена расследованию «комиссии Сената», якобы направленной в Ташкент для проверки злоупотреблений ближайшего помощника Кауфмана, некоего майора Ноймана. «Хорошо информированный источник» на условиях приватности сообщил газете сведения о том, что в злоупотреблениях подозревается и Карл Ландсберг, близкий друг Ноймана. В подтверждение газетчик задавался вопросом: если геройский сапер Ландсберг был так хорошо устроен при штабе Кауфмана – чего же вдруг он поспешно уехал из Туркестана в Петербург и оправился на Восточную войну с турками? Уж не следы ли заметать спешил?
Другая городская газета сосредоточилась на любовной связи «ушлого» прапорщика с фрейлиной императрицы, которая оказалась – ах, какой скандал! – дочкой прославленного Тотлебена. Борзописец с нешуточной обидой и сарказмом живописал, как за попытку получить комментарий у инженер-генерала был отхлестан тростью.
Несколько ядовитых абзацев были посвящены «любовнице» сапера – Мария якобы манкировала своими обязанностями при дворе, без дозволения покидала место службы и раскатывала по Петербургу на каретах высочайших особ. Упоминалось о тайной помолвке фрейлины с «саперным донжуаном», полученное ею колечко и собственноручно сшитая венчальная рубашка для жениха.
Наблюдая за реакцией Ландсберга на злобные газетные нападки, Захаренко не мог не отдать должное коварным стараниям своего шефа, полковника Судейкина. Тот любил повторять загадку о схожести любого чиновника с банальной назойливой мухой. И сам же, заливаясь смехом, разъяснял: и чиновника, и муху легко прихлопнуть газетой!
Нынче Захаренко-Калиостро наглядно убедился в силе печатного слова.
Между тем Карл, прочитав все газеты, уронил их на пол и навзничь повалился на свою койку, постанывая и сжимая голову руками. Помедлив, Захаренко подобрал газеты и склонился над Карлом:
– Простите меня, молодой человек, что я, сам того не желая, причинил вам боль! Не надо было показывать вам эту газетную пачкотню, будь она неладна! Простите!
– За что же я должен вас прощать? – Ландсберг со стоном отвернулся к стене. – Вы открыли мне глаза на то, что делается за этими тюремными стенами!
Захаренко не стал приставать к соседу по камере с расспросами. Прекрасно зная человеческую натуру, он не сомневался в том, что через какое-то время Карлу потребуется высказаться. И вот тогда-то Калиостро начнет терпеливо лепить из оглушенного полуправдой и нелепыми обвинениями послушного исполнителя чужой воли.
Так оно и произошло.
Когда сумбур и хаос, царящий в голове Карла, немного рассеялся, он вскочил с койки и забегал по камере, по-прежнему стискивая руками голову.
– Но как? Как эти негодяи сумели так много обо мне узнать?! Каким извращенным умом надо обладать, чтобы одно слово правды облепить грязной кучей вранья?! Какое злобное сердце надо иметь в груди, чтобы беспричинно оболгать человека? Ладно – оболгали меня! Но зачем и кому понадобились грязные поклепы на невинную юную душу девицы, которой еще нет и семнадцати лет? Какие мы с ней любовники, если виделись всего три раза – на балах, при сотнях свидетелей? И еще два раза в церкви… Как мерзкие репортеры сумели проникнуть во дворец государя? А они проникли либо имеют там соглядатаев, которые услужливо выкладывают секреты Двора!
Захаренко обнял Карла за плечи, насильно усадил на койку присел рядом и успокаивающе загудел в ухо:
– Успокойтесь, молодой человек! Не надо рвать свое сердце – джин из сосуда зла уже выпущен, и с этим ничего не поделать. Ни вам, ни мне, ни кому бы то ни было еще! Успокойтесь! Примите это как данность. Хотите коньяку? У меня есть коньячок! Боюсь, что не «Шустовский», но тоже ничего. Успокаивает мгновенно!
Ландсберг отрицательно помотал головой и попытался вырваться из крепких объятий нового соседа:
– Бедная, бедная моя Мария! – простонал он. – Ей с позором откажут от места фрейлины, выгонят из царского дворца!
– Наверняка! – подтвердил Калиостро. – Тут уж ничего не поделать! Наш достопочтенный царь-государь, будучи сам грешником, иных грешников не прощает! Нешто не поняли еще, прапорщик? На своей-то шкуре? А что касаемо дочки Тотлебена, то ей, полагаю, лучше самой уйти, нежели дожидаться увольнения с позором! И то сказать: к чему невинному созданию у престола крутиться? Сплетни, дрязги, разврат, прикрытый расшитыми золотом мундирами и эполетами! Того и гляди – окрутит барышню лихой охотник за приданым и графским титулом – и пропала девица!
– А Кауфман? – возмущенно вспомнил Ландсберг. – Я знаю этого человека с детства! Он бывал в нашем имении, был глубоко уважаем моим отцом! В Туркестане он сражался с полчищами дикарей плечом к плечу с другими офицерами! И со мной в том числе! Он никогда не прятался за солдатские спины! Генерал-губернатор Туркестанского края – знаете, как его называли вчерашние враги, которых он покорил? «Ярым Падишах» – половина царя! Рядом с его именем можно смело ставить «первый»: первая библиотека, первые железные дороги, первые научные исследования некогда дикого края!
– Плюньте на этого Кауфмана, прапорщик! – попытался отвлечь Карла Захаренко. – Он далеко – думайте лучше о себе! Давайте все-таки по коньячку, а? И я, кстати говоря, могу кое-что рассказать вам про инженер-генерала! Сведения из первых уст, как говорится! Ну?
Калиостро мгновенно выудил из саквояжа обтянутую кожей фляжку, пару стопок. По камере поплыл крепкий коньячный дух. Ландсберг принял стопку, опрокинул ее в рот.
– Сигару? – тут же предложил Калиостро.
Ландсберг отказался, помолчал. И, словно проснувшись, внимательно посмотрел на нового соседа и его саквояж.
– Послушайте, сударь… Или сеньор? В общем, господин Захаренко, позвольте вам заметить, что вы никак не похожи на тюремного узника! Вольная одежда, цилиндр, саквояж с коньяком и сигарами… Газеты, которые вам дозволили пронести в тюрьму… А главное, что мне кажется странным – ваше поразительное всеведение относительно всего, что творится за стенами тюрьмы!
Захаренко, закинув голову, искренне расхохотался.
– Не похож на заключенного, говорите? Ха-ха-ха! А на кого же похож, по-вашему? Уж не на «наседку» ли?
– Наседку? – не понял Ландсберг.
Захаренко продолжил смеяться:
– Святая наивность, прапорщик! Наседками в тюрьмах называют агентов полиции, которых подсаживают в камеры арестованных, которые не желают сознаваться в содеянном либо скрывают от властей нечто
