Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
– Это слишком поздно для меня, сударь.
– А любое другое время – слишком рано для меня. Я не люблю нарушать свои привычки. Итак, девять часов или никогда – как вам угодно.
– Но в девять часов я должен быть на утреннем заседании в Собрании.
– Боюсь, сударь, что сначала вам придется убить меня, а мне бы не хотелось быть убитым раньше девяти часов.
Поведение Андре-Луи шло настолько вразрез с обычной процедурой, что Шабрийанну трудно было это переварить. В тоне сельского депутата звучала зловещая насмешка – точно так привилегированные разговаривали со своими жертвами из третьего сословия. Чтобы еще больше раздразнить Шабрийанна, Андре-Луи – актер Скарамуш во всем – вынул табакерку и твердой рукой протянул ее Ле Шапелье, а затем угостился сам.
По-видимому, Шабрийанну после всего, что он вытерпел, даже не была предоставлена возможность удалиться с достоинством.
– Хорошо, сударь, – сказал он. – Пусть будет в девять часов. И посмотрим, станете ли вы потом так нагло разговаривать.
И он бросился прочь под презрительными насмешками провинциальных депутатов. Ничуть не умерило его ярость и то, что, пока он шел домой по улице Дофины, ему всю дорогу улюлюкали мальчишки, потешавшиеся над грязью, капавшей с атласных панталон и фалд элегантного камзола в полоску.
Надо сказать, что за презрительной усмешкой третьего сословия таились негодование и страх. Это уж слишком! Один из этих задир убил Лагрона, и вот вызов получил его преемник в первый же день, как появился, чтобы занять место покойного, и теперь его тоже убьют. Несколько человек подошли к Андре-Луи, уговаривая его не ездить в Булонский лес и не обращать внимания на вызов и на всю эту историю, – ведь это умышленная попытка убрать его с дороги. Он серьезно выслушал советы, угрюмо покачал головой и наконец пообещал обдумать их.
На дневном заседании он как ни в чем не бывало занял свое место, как будто ничего не случилось.
Однако утром, когда началось заседание, места Андре-Луи и Шабрийанна в Собрании были свободны. Уныние и негодование охватило представителей третьего сословия, и в их выступлениях звучала более язвительная нота, чем обычно. Они не одобряли безрассудства своего новичка. Некоторые открыто осуждали его неосмотрительность, и лишь небольшая группа доверенных лиц Ле Шапелье надеялась когда-нибудь увидеть его снова.
Поэтому, когда в начале одиннадцатого появился Андре-Луи, спокойный и сдержанный, и направился к своему месту, депутаты третьего сословия изумились и вздохнули с облегчением. В тот момент на трибуне находился оратор правой. Он резко прервал свою речь и с недоверием и беспокойством уставился на Андре-Луи: уразуметь случившееся было выше его сил. Затем прозвучал голос, презрительно объяснивший изумленному Собранию, что случилось:
– Они не дрались. В последний момент он увильнул.
Должно быть, это так, подумали все. Тайна разъяснилась, и люди снова начали рассаживаться. Однако Андре-Луи, добравшийся до своего места, услышал объяснение, всех удовлетворившее, и остановился. Он чувствовал, что должен открыть истину.
– Господин председатель, примите мои извинения за опоздание. – Не было никакой необходимости извиняться, но Скарамуш не мог отказать себе в удовольствии прибегнуть к театральному эффекту. – Меня задержало одно срочное дело. Я должен также передать вам извинения господина де Шабрийанна. В дальнейшем он будет постоянно отсутствовать в Собрании.
Воцарилась гробовая тишина. Андре-Луи сел.
Глава IX
Паладин[154] третьего сословия
Как вы помните, шевалье де Шабрийанн был замешан в чудовищной истории, стоившей жизни Филиппу де Вильморену. Мы знаем достаточно, чтобы предположить, что он был не только секундантом Латур д’Азира в том поединке, но фактически подстрекателем. Поэтому Андре-Луи вполне мог ощущать удовлетворение, предложив жизнь шевалье манам[155] своего убитого друга, и рассматривать это как акт справедливости, которой нельзя было добиться другими средствами. Нельзя забывать и то, что Шабрийанн пошел на дуэль, уверенный, что ему, опытному фехтовальщику, придется иметь дело с буржуа, который никогда не держал шпагу в руке. Итак, с моральной точки зрения, он был немногим лучше убийцы, и то, что он сам угодил в яму, которую рыл для Андре-Луи, было высшей справедливостью. Однако, несмотря на все это, я счел бы отвратительной циничную нотку, прозвучавшую в сообщении Андре-Луи в Собрании о случившемся, если бы поверил, что она искренна. В таком случае было бы справедливым мнение Алины, которое разделяли с ней многие, близко знавшие Андре-Луи, что он совершенно бессердечен.
Вы усмотрели то же бессердечие в его поведении, когда он обнаружил измену мадемуазель Бине, однако меры, принятые им, чтобы отомстить за себя, доказывают противоположное. Мне кажется, что его презрение к этой женщине родилось из любви, которую он некоторое время к ней питал. Не думаю, чтобы эта любовь была столь глубока, как он вообразил вначале, но не верю и тому, что она была столь поверхностна, как он пытался доказать. Ведь он прямо из кожи вон лез, притворяясь, что вычеркнул мадемуазель Бине из памяти, узнав о ее неверности. Да и циничное бесчувствие, с которым он выразил надежду, что убил Бине, – тоже притворство. Правда, он знал, что мир прекрасно обойдется без таких, как Бине. Как вы помните, Андре-Луи обладал на редкость беспристрастным видением, позволявшим рассматривать вещи в истинном свете, не прислушиваясь к голосу чувства. В то же время совершенно невероятно, чтобы он мог хладнокровно и цинично размышлять об убийстве живого существа.
Вот так же невозможно поверить, что, явившись прямо из Булонского леса, где он только что убил человека, он был искренен, упомянув об этом событии в возмутительно легкомысленных выражениях. Конечно, он был Скарамушем, но не до такой же степени! Однако он был им в достаточной мере, чтобы маскировать истинные чувства эффектным жестом, а истинные мысли – эффектной фразой. Он всегда оставался актером – человеком, который заранее рассчитывает реакцию зала, боится обнаружить свои чувства и вечно озабочен тем, чтобы скрыть свой истинный характер за вымышленным. Тут было и озорство, и еще что-то.
Сейчас над легкомысленными словами Андре-Луи никто не рассмеялся, да он и не рассчитывал на это. Он хотел вызвать ужас и знал, что, чем небрежнее будет его тон, тем скорее удастся произвести именно то впечатление, которого он добивался.
Нетрудно догадаться, как развивались события дальше. Когда заседание окончилось, Андре-Луи поджидала в вестибюле дюжина дуэлянтов-убийц. На этот раз люди из его собственной партии не были столь озабочены его охраной – они увидели, что он вполне способен за себя постоять. Он ловко перенес военные действия на территорию противника и полностью перенял методы вражеского лагеря.
