Филарет – Патриарх Московский - Михаил Васильевич Шелест
— Э-э-э… Там склянка с пчёлами. Разлетятся.
Дед глянул на меня, нахмурился, приоткрыл коробку, помяв мешочек с липой, хмыкнул, но ничего не сказал, и мы пошли в царские палаты.
— О! Пришли! — Сурово встретил нас царь-государь. — Снова стреляет. Отпустило было, а потом…
Я пожал плечами и, развернув тряпицу, раскрыл коробку и достал ёмкость с пчёлами. Развернувшись к царю, я увидел в его глазах растерянность, а у деда на лице лёгкую ухмылку.
— Это у тебя что?
— Где? Склянка.
— Не… Это, — он показал пальцем на коробку-доску.
— Липовый цвет в мешочке, — я понюхал и протянул. — Хорошо пахнет. Взвар делать.
Иван Васильевич взял, понюхал, кивнул и переглянулся с дедом.
— Ладно, давайте уже приступим к экзекуции, — молвил государь и сам задрал рубаху. Он с утра так, видимо, и не облачался в царские одежды.
— Получается, что я так и не видел ещё настоящего царя, — подумал я, разглядывая его голую задницу.
Осмотрев места пчелиных укусов и не увидев признаков аллергических высыпаний, я вколол царю два пчелиных жала прямо в между остистыми отростками и убрал склянку.
— Что так мало? — спросил царь недовольно.
— Вредно сразу много. Можно переполнить организм ядом. Любые излишества вредны.
— Разумно мыслит твой отрок, Михал Петрович. С ним поговорить не только об учёте казны можно. Что ещё знаешь? Что тебе интересно, кроме счёта?
— Читать люблю. Про природу, про богатства…
Царь хмыкнул.
— Что в земле лежат.
— Клады, что-ли?
— Зачем, клады? Медь, каменья поделочные, железо, злато-серебро. Много там чего спрятано.
— Много спятано, да добыть сложно, — проворчал царь. — Думаешь везде оно лежит в земле? Хрен там, а не золото! Сколько ищем… Заморских рудознадцев выписал, так никто ещё не нашёл ничего путного. Хоть соли у моря завались. Строгановы молодцы.
— Иноземцы могут врать.
— Как так? — удивился царь. — Я их пообещал озолотить.
— Так им может не это главное… Не твой посул.
— А что?!
Я повыдёргивал жала и опустил рубаху. Царь обернулся ко мне и глянул в глаза.
— Что им важно? — спросил он разделяя слова.
— Пригляд за тем, что на землях твоих твориться, да сговор с ногаями, мордвой и другими людишками, что там проживают. На Уральские горы послал их? На большой камень? Вот с сибирским ханом они и сговоряться.
— Зачем это им? — нахмурился он.
— Мало ли? — пожал плечами я. — Разделяй и властвуй, говорят иезуиты.
Царь переглянулся с дедом.
— Ни хрена себе он глаголет, — покачал головой царь.
— Сам стою и охреневаю, — сказал дед.
Глава 4
Я подумал, не слишком ли я разбазлался? Хотя… Спросили — ответил, что думаю. Вроде всё правильно. Или я не должен про это знать? Про шпионов английских и голландских. И да… Откуда я это знаю? А если спросят? О! Спросили!
— Ты откуда про доглядчиков, то биш — шпигунов, знаешь? Встречал, где? Тятька твой с ними якшается? — вцепился мне в запястье царь.
— Нигде не видел, — сказал я, тихонько выворачивая свою руку через его большой палец и так освобождаясь от захвата.
Это получилось так легко, что Иван Васильевич с удивлением посмотрел на свай пустой кулак.
— Это как это? — спросил он.
— Что, как?
— Как ты выскользнул?
— Легко.
— Это я понимаю. Как? Покажи.
Я подал руку. Он схватил. Я осторожно провернул, и снова его пальцы сомкнулись в воздухе.
— Вот, бисова дитина, — сказал царь и скривился. — Вот жешь! Что это я всё на шляхетскую мову перехожу?! Негоже русскому царю балакать. Понаехали тут!
— Ещё они могут курганы старые грабить, — сказал я. — Там, в курганах, золота много, бают.
Царь снова переглянулся с Головиным.
— Да, что за отрок такой, здравомыслящий! Хоть записывай тебя в собеседники.
— Молод ещё. О садомии слухи пойдут, — тихо сказал дед.
— И то, верно.
Царь почесал задумчивости бороду.
— Так вместе приходите. Ты же всё одно ко мне заходишь и его бери.
— Государево дело, однако. Молод… Ещё проболтается. Я его плохо знаю.
— Всю семью вырежем, а с него кожу лоскутками срежем.
— Так… — вздрогнул голосом Головин. — Вроде, я его семья.
— Ты же сказал, батька его не отдал.
— Ах, да. Но всё одно, я в ответе буду.
— Будешь, — спокойно согласился Иван Васильевич. — И ответишь. Вот, что у него это, знаешь?
Царь ткнул пальцем в шахматную доску.
— Коробка с пчёлами и липовым цветом.
— Коробка? — царь так усмехнулся кривя рот, что у меня пробежали по телу мурашки. — С чёрными и белыми клетками? Где взял?
Он так вскрикнул, обращаясь ко мне, что я подпрыгнул на месте. И высоко, надо сказать, подпрыгнул.
— Ох, государь, спужал, — сказал я, закатив глаза. — Сам сделал, да не доделал. Счёты это будут.
— Какие-такие «счёты»? — спросил Иван Васильевич.
Он стоял, сурово сведя брови к самой переносице.
— Вот сюда вставлю спицы и надену на них бусины. Туда-сюда перекладывай и считай. Проволоку у кузнеца возьму, бусины выточу и… И всё. Не успел сегодня.
Царь взял коробку, покрутил, понюхал.
— Точно — свежесделанная. Морилкой и деревом пахнет. А клетки зачем белые и тёмные?
— Так красивее. Другого рисунка не придумал.
— Сам делал?
— С плотником. Я бусины точил на станке. Не доделал.
— На точильном станке, значит, можешь работать?
Царь вопросительно посмотрел на Головина. Тот развел руками и пожал плечами. Дескать, ведать не ведаю, откуда, что берётся у этого отрока. Я мысленно усмехнулся, думая, как бы не переборщить с умничанием. А то отправят ещё на исповедоведь со всеми вытекающими из неё последствиями.
— Сегодня научился. Плотник показал. Наука не мудрёная. Дави себе педаль, да точи резцом деталь.
Царь снова посмотрел на Головина.
— Плотник у меня — знатный рукодельник. Такие сундуки ладит, залюбуешься. Бражничает мал-мала, но не запойный.
— Понятно. Молодец, — похвалил он меня. — А про шахматы что-нибудь слышал?
Я отрицательно покрутил головой. Да так сильно покрутил, что у меня выперся вперёд пузырь рубахи с мешочком шашек, которые предательски зашуршали.
— Что это у тебя там? — подозрительно спросил Иван Васильевич, — ткнув меня в живот.
— Гороховая каша, небось…
— Я тебе дам, «гороховая каша». Шуршит у тебя там что?
Он приблизился и потрогал образовавшееся на рубахе «пузо».
— Достань-ка.
Я вздохнул и, снова начиная дрожать коленками, вытащил мешочек с шашками.
— Это недоделанные бусины, что на станке не доделал.
— Дай сюда!
Царь развязал верёвочку и вытащил двумя пальцами из мешочка деревянный кругляш величиной с ноготь большого пальца руки взрослого человека.
— О! Глянь-ка, Михал Петрович! Знаешь, что это?
— Как не знать, великий государь, — сказал и вздохнул Головин. — Даже слово выговорить боязно.
— А ты не боись, тут ушей нет.
